Любожид

Увидев единственное свободное место не то в пятом, не то в шестом ряду, Миронова прошла по проходу и села рядом с каким-то мужчиной, прикорнувшим, видимо, после ночной смены. Правда, сев, она тут же ощутила запашок спиртного, но даже это не испортило ей настроения. Как много все-таки значит такой, казалось бы, пустяк, как мимолетное внимание, вежливость! Вот шофер остановил ради нее автобус за двадцать метров до остановки, и у нее уже снова радостное настроение, вера в удачу. Конечно, она поговорит с Николаем, и они придумают что-нибудь, выйдут из положения…

Миронова скользнула взглядом по соседям впереди и сбоку и по заголовкам газет, которые они читали. Все то же самое, что обычно. «Остановить создание нейтронной бомбы!», «Мир клеймит израильских агрессоров», «США в тупике безработицы», а в свежем «Огоньке» статья «Змеиный клубок». Миронова получила этот журнал вчера и начала читать, но более нелепого текста ей не встречалось даже в курсовых работах самых бездарных студентов.

«…Однажды Гилеля, главу синедриона (то было более двух тысяч лет назад), спросили: «Скажи кратко, в чем заключается твоя вера?» Талмудист ответил: «Не делай другим того, чего не желаешь себе!» Взяв на вооружение многие догмы иудаизма, сионистские мракобесы стремятся привить евреям ненависть ко всем неевреям. «Делай другим то, чего не пожелаешь себе!» – таково правило современного сионизма. Все сионистские погромные банды руководятся и направляются разведывательным отделом исполкома Всемирной сионистской организации…»

Ну, и все в таком же духе – Миронова дальше читать не стала. Но люди вот читают. Зачем? Как можно читать такую откровенную ахинею? Впрочем, ее это не касается, Миронова вытащила из портфеля «Our man in Havana» Грэма Грина, открыла на закладке и углубилась в чтение, расслабившись и душой, и телом.

– Энергетический институт. Следующая – Академия наук, – объявил водитель.

Кто-то из пассажиров встал, пошел вперед, к выходу, а мужик, сидевший рядом с Мироновой, заворочался и вдруг больно толкнул Миронову в бок.

– Осторожней, пожалуйста, – сказала ему Миронова.

– Чё? – проснулся он и возмутился во весь голос: – Ах ты, падла жидовская! Читает тут жидовские книжки и еще выступает! Я те щас повыступаю, сука! А ну вали в свой Израиль жидовские книжки читать!

Миронова похолодела от оторопи и ужаса.

– Это… это не еврейская книга… – произнесла она.

– Не физди! Чё я – слепой! Разъелась тут на нашем хлебе! Давай, жидяра! Проваливай! – И он толкнул ее с такой силой, что она упала с сиденья. – Катись в свой Израиль и там читай, бля!

– Да вы что? Да я… – начала Миронова, поднимаясь с пола, но мужик, зверея, схватил ее портфель, швырнул его вперед по проходу, к двери и стал толкать туда же Миронову.

– Вали, вали! Расчиталась тут! Совсем обнаглел и, сионисты е…ные!…

Весь автобус, все его такие свои и такие московско-интеллигентные пассажиры молчали, уткнувшись в газеты и журналы. Они не участвовали. А тут как раз и остановка подоспела, и водитель – еще недавно такой по-московски вежливый – молча открыл переднюю дверь и тоже без всякого выражения на лице, отстраненно, как глухой, подождал, пока пьяный, матерясь, вышвырнул из автобуса сначала портфель Мироновой, а потом и ее саму.

– Курва жидовская! Она мне еще замечания делает! Мать твою в три креста! Вали в свой Израиль, жидовская морда!…

Двери автобуса закрылись, и он тут же тронулся, увозя за своими большими и чистыми окнами грозящего кулаком алкаша и одеревеневшие, застывшие, как манекены, головы пассажиров.

Миронова ошарашенно проводила их глазами. Все произошло так стремительно, что она не успела ни среагировать, ни даже сказать, что она не еврейка. Но дело не в этом! А в той дикой, неуправляемой злобе, с которой взорвался этот алкаш, и в этой безучастно-одобрительной реакции всего автобуса. Ни один из них даже головы не повернул, слова не сказал!

Миронова собрала разлетевшиеся из портфеля книги и, почти не видя перед собой этот чистый и умытый поливалками Ленинский проспект, медленно пошла по тротуару. Боже мой, Боже мой, думала она, откуда в нас эта злоба, дикость? И сколько ее в народе! Может быть, действительно этим евреям лучше уехать – пока всю эту злость, накопившуюся в стране совсем по другим поводам, не сбросили на них, евреев?