Любожид

У Рубинчика отлегло от сердца. «Господи, – подумал он, – как же я не допер – ведь внутри посольства нет и не может быть советской милиции! И если меня сейчас обыщут и найдут на мне эти тетради, ну и что? Да, я принес консулу свою Книгу. Я профессиональный журналист, член Союза журналистов СССР, вот мое удостоверение. А эти тетради – это еврейский «Архипелаг ГУЛАГ», это книга о еврейской эмиграции! И не только о ней!…»

Голландский охранник предупредительно открыл перед ними дверь. Он оказался швейцаром. Или охранником-швейцаром. На всякий случай они, все пятеро, проходя мимо него в посольство, вежливо сказали «здрасти» и вытерли ноги о коврик на крыльце. Так, как, наверно, положено на Западе. В конце концов это был первый несоветский дом, в который они вступили, это действительно была заграница.

И в этой загранице все было заграничное – даже то, что наверняка русское. Как, например, эта старинная, темного дерева мебель в приемной консула. И какая-то несоветская, вежливая тишина. И – чисто. И на полу ковер. А на стенах – не портреты вождей или голландских королей, а натюрморты. А за старинным бюро перед дверью консула – строго одетая молодая женщина с чуть излишней косметикой и удивительно прямой спиной.

– А где же Ленин? – спросил красавчик, оглядывая стены и адресуясь, конечно, не к ней, голландке, а к своим.

– Ваши документы, пожалуйста! – вдруг сказала она по-русски и без всякого акцента. – Паспорта, визы. И все остальные документы, которые вы принесли для отправки в Израиль.

«Гэбэшница! – тут же подумал Рубинчик. – Капитан КГБ, не меньше! Только у них такие прямые спины и такая самоуверенная посадка головы. Но неужели эти голландцы такие идиоты, что не видят, кого берут на работу? Секретарша консула – гэбэшница!»

Узбекский еврей сунул руку под свой халат и вытащил из-под него вышитую матерчатую сумку. Из этой сумки он извлек целую стопку документов – штук двадцать школьных аттестатов зрелости и с десяток институтских дипломов и свидетельств об окончании техникумов. Часть этих документов уже пожелтела от времени, но некоторые были еще совсем новенькие, блестящие.

– Чьи эти документы? – тут же подозрительно спросила секретарша консула, в ее голосе была скрытая неприязнь.

– Мая сэмья! – гордо сказал узбекский еврей. И показал на листок, приклеенный к его выездной визе: – Сыматри! Двадцать семь человек едем! И сы дэтьми! Три вырача, дыва инжэнер, три бухгалтер, адин ахымический ученый. Как думаеш, ахымический ученый в Ызраиль сыможет работать?

– Это не в нашей компетенции, – сухо сказала секретарша. – Составьте список ваших документов и вложите в этот конверт.

И такие же большие плотные белые конверты получили все остальные. Эта процедура отправки документов через посольство Голландии тоже была одной из загадок имперской логики. Почему людям, выезжающим из страны, не разрешалось везти с собой оригиналы своих дипломов об окончании школы и университета, но разрешалось сдавать эти же документы в иностранное посольство?

Но маленькая пышноволосая молодая женщина с украинской фамилией Степняк отказалась от конверта – она не передавала в Израиль никакие документы. Рубинчик вдруг вспомнил, что за все время стояния в очереди эта Степняк не произнесла ни слова. Она простояла два часа в возбужденно-счастливой еврейской толпе, но ни разу даже не улыбнулась. Наоборот, на ее заостренном лице было выражение отчуждения и неприятия их всеобщей радости. Словно она оказалась тут не по своей воле, а по принуждению…

– Вы же получили разрешение еще два месяца назад? – вдруг изумленно сказала секретарша консула двум парням-приятелям, разглядывая их документы. – Почему вы еще не уехали?

– Нам дали отсрочку по болезни, – объяснил ей красавчик.

– Мы болели.

– Оба?

– Да, – сказал он, ворожа ее своими радужными глазами. – Свинка, заразная болезнь. Сорок дней карантина.

Чувствуя, как сползают по спине намокшие от пота тетради, Рубинчик вложил в конверт свой диплом выпускника Ростовского университета, членский билет Союза журналистов и консерваторский диплом своей жены. И, отдавая конверт, сказал, стараясь, чтобы это выглядело непринужденно:

– А консул нас примет?

Секретарша вскинула на него внимательные глаза. Словно сфотографировала взглядом.

– Примет.

«Кретин! – тут же обозвал себя Рубинчик. – Идиот! Уже выдал себя! Не успел перешагнуть порог, а уже выдал! Впрочем, это можно поправить…»

– Вы не знаете, сегодня он дает ссуду?

– Это вы с ним обсудите сами, – бесстрастно ответила она.