Любожид

Стоявший у ворот милиционер-охранник пропускал внутрь по пять человек, не обыскивая, а только проверяя документы – паспорт и разрешение ОВИРа на выезд в Израиль. После этой проверки очередная пятерка гуськом уходила по узкой кирпичной дорожке от ворот к посольскому подъезду, но была ли там, в подъезде, вторая проверка? Должна быть! Не может быть, чтобы они не обыскивали людей, впуская их в посольство, паниковал Рубинчик. Может, уйти? Зайти за угол, в соседний Дом журналиста и в туалете выбросить эти тетради? Но нет! Ты с ума сошел! Как можно выбросить Книгу?! И очередь потеряешь! Почему так медленно? Почему впускают только по пять человек?

– Ничего! В этой очереди можно и постоять! – весело сказал кто-то рядом, словно читая его мысли.

Да, подумал Рубинчик, это уже совсем не та очередь, что в ОВИР. Казалось бы, люди те же, евреи, но… Это уже не те евреи, которые шесть или восемь месяцев назад стояли перед своими районными ОВИРами, затравленно втянув голову в плечи и молча снося плевки и оскорбления прохожих. То есть фамилии у них те же – Рабиновичи, Розенберги, Дымшицы и тому подобное. И лица – под стать фамилиям. Но в лицах уже другое выражение. Выражение людей, выигравших в русскую рулетку: прибалдевшее и недоверчиво-счастливое, как спросонок. Неделю назад они нашли в своих почтовых ящиках открытку-вызов в ОВИР, шесть суток жили не дыша, между «быть или не быть», и наконец вчера в ОВИРе им сказали, что их просьба об эмиграции «у-д-о-в-л-е-т-в-о-р-е-н-а!». И дали ВЫЕЗДНУЮ визу и двадцать дней на сборы!

Господи, они и назавтра не могли поверить своему счастью!

Их ОТПУСТИЛИ!

Полгода они жили в тайном страхе, что им откажут и что всю оставшуюся жизнь им придется прозябать на дне – дворниками, кочегарами, сторожами и мусорщиками сучеными степенями кандидатов и докторов наук. «Как этот Гольдман – вы знаете? Он всего-то кандидат исторических наук – ну какие секреты в истории? А они уже шесть лет держат его в отказе!» – «А вы знаете артиста Герцианова? Ну какая секретность у артиста, я вас спрашиваю? Второй отказ!» – «А моя соседка? Она была продавщицей в аптеке Совмина. Так ей тоже отказали! «Нецелесообразно»! Ну? Вы можете с ними спорить? Я последний месяц ни одной ночи не спала! Две пачки седуксена съела…»

Страх врос в этих людей, впитался в кожу и душу вмеcте с седуксеном, бессонницей и валидолом. Во многих семьях он до предела натянул семейные отношения и даже разорвал их там, где они были на грани разрыва. В других – наоборот: склеил, сцементировал семейные трещины своим прессом. Сегодня ночью Рубинчик с женой праздновали получение разрешения – пили коньяк, занимались любовью, и снова пили коньяк, и снова занимались любовью – с юношеским пылом свободных людей. Но даже в минуты экстаза Рубинчик половиной своего сознания был не с Нелей, а думал об этих двадцати днях, которые ОВИР положил им на отъезд. Как успеть за двадцать дней сделать все?

Получить израильскую въездную визу в голландском посольстве, потом – австрийскую транзитную в австрийском посольстве, потом – достать билеты на поезд до Вены. (Неля не летает самолетами. «Черт возьми, а как ты полетишь из Рима в Нью-Йорк? Или пойдешь пешком?») И за это же время – продать машину, сдать квартиру, отправить багаж, купить какое-то барахло для продажи в Италии, чтобы не нищенствовать там на пособие ХИАСа. И – проститься с родственниками жены, и подготовить к отъезду детей – ведь от них все скрывалось…

Господи, а Книга?! За прошедшие полгода эта Книга стала для Рубинчика obsession, наркотиком. Не только семья, дети, но даже свердловская Надя, ленинградская Катя и Варенька из Мытищ со всеми сладостями их юной плоти вдруг не то чтобы забылись, но отодвинулись и выпали из его мыслей. Поглощенный добычей материала для своей Книги, Рубинчик окунулся в такие круги и сферы, о которых несколько месяцев назад только урывками слышал по «Голосу Америки». Евреи-отказники, русские диссиденты, хасиды, пятидесятники, горские евреи, адвентисты седьмого дня, крымские татары, немцы Поволжья, любавические евреи, литовские и украинские националисты – под монолитным панцирем Империи Рубинчик неожиданно обнаружил бурлящую активностью магму сопротивления. Это еще не был мощный, как говорят в геологии, пласт, наоборот – евреи-отказники держались в стороне от хельсинкской группы, а месхи и крымские татары не имели ничего общего с адвентистами седьмого дня, литовскими националистами или западноукраинскими униатами. Но и эти разрозненные очаги, как говорится, грели котел, и даже всевластное КГБ уже не успевало остудить эту магму в психушках и лагерях. А Рубинчик не мог удержать напор этого материала на свою Книгу. С ним случилось то маленькое чудо, которое еще в древние времена обращало простых еврейских пастухов в апостолов и пророков, – он уверовал в свою миссию.