Он осторожно убрал руку – не отстраняясь, но чтобы удобнее было провести пальцами по ее щеке. Под черным вдовьим убором ее лицо казалось полупрозрачным: темные глаза, светлая кожа, нежные разомкнутые губы. Нет, она не улыбалась. Но ее лицо дышало чистотой и искренностью и выглядело милее, чем когда она надевала на себя деланые улыбки, словно маски, под которыми она скрывала свои подлинные чувства.
Теперь она знала, кто он, знала, что он навсегда опозорен. И все же она не бежала от него в страхе, а потянулась к нему.
Он обнял ее. Она не отпрянула и не опустила глаза. Почувствовав тепло его рук, она разомкнула губы и чуть приподнялась, вздохнула…
И он поцеловал ее. Ее губы были теплыми и мягкими. Прижавшись к нему, она таяла, плавилась, и он вдруг понял, что до прошлого ей дела нет. Она доверчиво прижалась к нему, и он обнял ее крепче, желая, чтобы поскорее исчезло все, что их разделяет, – ее платье, его рубаха…
И вдруг она буквально оцепенела. Только что была теплой и живой, а превратилась в ледяную статую. Она не отпрянула, нет; по-прежнему покорно стояла в его объятиях. Но больше он не ощущал рядом с ней недавней умиротворенности. Пламя, которое он пытался разжечь, затлело, словно его разожгли на сырых дровах.
Он отстранил ее негнущимися руками и увидел у нее на лице страх. Вот она, правда!
Она говорила, что все хорошо, и даже предложила ему утешение, но, как оказалось, лишь потому, что к этому ее призывал супружеский долг.
Теперь, узнав, что он – Бруэн, она боялась его больше, чем в свое время боялась Эль Лобо.
На миг Валери забылась.
Она потянулась к нему без страха, ни о чем не думая. Ей хотелось одного: облегчить его боль. А когда он поцеловал ее, она ненадолго превратилась в другую женщину, такую, которая могла бы жить с ним в радости.
Но ее тело быстро напомнило, что бывает потом… И Валери сразу застыла, в ней не осталось ничего, кроме потребности терпеть.
Гил выпустил ее. Отошел подальше, за пределы вытянутой руки.
– Ты меня боишься. – В его голосе она услышала не гнев, а печаль.
– Нет, не боюсь! – Она с трудом удержалась от смеха, после Скаргилла ни один мужчина не способен ее напугать.
Она боялась не его, а собственных чувств.
Ненадолго рядом с ним она ощутила возбуждение, ей захотелось слиться с ним, стать одним целым. Да, в физическом смысле. Но она не испытывала к нему никаких чувств. И ей хотелось, чтобы и он в свою очередь испытывал какие-то чувства к ней.
Пока он разглядывал ее, она гадала, возможно ли такое – несмотря на все, что ей было известно.
– По-моему, – сказал он наконец, – тебе пора снять траур.
Пораженная, Валери коснулась своего черного головного убора. Она больше не вдова. Скоро она станет женой другого мужчины. Ей показалось, что платок, плотно охвативший голову и шею, душит ее.
Она кивнула в знак согласия и попыталась снять платок, но он сидел плотно. Гил подошел ближе и поднял руку, собираясь помочь ей. Он был так близко, что она уловила идущий от него аромат: слабые отголоски трав и земли.
Валери закрыла глаза и снова прижалась к нему. Надеясь и ожидая…
Ткань соскользнула, и ее окружил ароматный свежий воздух. Он запустил пальцы в ее каштановые волосы, поиграл прядями, погладил ее ухо. Затем его ладонь снова легла ей на щеку. И их губы снова встретились.
В первый миг она снова оцепенела. Так начинал и ее муж. Он хватал ее и крепко держал, чтобы она не могла вырваться, даже если начнет сопротивляться.
Она научилась не сопротивляться.
Но руки этого мужчины, хотя и сильные, были другими. Его ласки были не грубыми, а нежными; он не заставлял ее подчиниться, а защищал от всех бед…
И ее тело не застыло и не стало безвольным, уступая, а ожило, задвигалось с ним вместе, как будто поцелуй был совместным действием и зависел не только от него.
Ветер? Солнце? День? Ночь? Вокруг все надолго перестало существовать…
А затем они мягко разомкнули объятия, словно просыпаясь после приятного сна. Она вздохнула и улыбнулась. Сильное незнакомое чувство так захватило ее, что у нее прервалось дыхание. Она, конечно, ощутила не желание, но надежду. Надежду на то, что…
– Монсеньор, пришла повивальная бабка.
Валери вздрогнула. Даже Гил застыл на месте, словно лишившись дара речи. Королева! Пока она целовала своего нареченного, королева и леди Кэтрин ждали ее возвращения.
– Отведите меня к ней, – велела она пажу, который смотрел на нее, широко раскрыв глаза. – Я расскажу ей о состоянии королевы.
Гил положил руку ей на спину. Помолчал.
– Мы выезжаем утром, – сказал он. – А сюда мы больше не вернемся.
Она выбежала прочь, называя себя дурой.
Она вела себя так, словно за свои девятнадцать лет ничему не успела научиться. Как она могла забыть те ужасные дни и еще более ужасные ночи до того, как Скаргилл ушел на войну?!
Оцепенение помогало ей пережить боль. Она научилась ничего не чувствовать. Не обращать внимания. Она усвоила урок и надеялась, что больше ни один мужчина не обидит ее.
Завтра утром они возвращаются в Хартфорд.
Больше она не увидит своего жениха наедине.