Любовники. Плоть

– Нет, мне этого не выдержать. Бог знает, что будет, если я проведу ночь под этой крышей. Не удивлюсь, если он предложит мне свою жену.

Черчилль рассмеялся:

– Не думаю. Витроу – не эскимос. И не стоит думать, что свобода в разговоре обязательно означает отсутствие строгой половой морали, подобной той, что была в наше время. Ну ладно, а что ты будешь делать?

– Пойду в какой-нибудь мотель и там переночую. А ты что собираешься делать?

– Сейчас Робин везет меня в город. Потом я собираюсь здесь ночевать. Такими возможностями я разбрасываться не буду. Витроу может оказаться нашим шансом занять приличное положение в дисийском обществе. В некоторых смыслах Вашингтон ничуть не изменился – здесь по-прежнему выгодно водить знакомство с влиятельными лицами.

Сарвант протянул руку. Физиономия-щелкунчик приняла серьезное выражение.

– Да пребудет с тобой Бог, – произнес он, повернулся и ушел в темноту улицы.

Из-за угла дома вышла Робин. В одной руке она держала поводок, а в другой – большую кожаную сумку. Очевидно, она успела не только прицепить поводок к ошейнику львицы. Даже при свете луны Черчилль мог заметить, что она переоделась и накрасилась. Еще она сменила сандалии на туфли с высокими каблуками.

– А куда ушел ваш друг?

– Куда-нибудь переночевать.

– Отлично! Мне он не очень понравился. И я боялась, что мне придется быть грубой и… и не пригласить его с нами.

– Не могу себе представить вас грубиянкой – и не нужно тратить на него слишком много сочувствия. По-моему, ему нравится страдать. Так куда мы идем?

– Я думала пойти на концерт в парк. Но там придется так долго сидеть… Может быть, пойдем в парк развлечений? В ваше время такое было?

– Да. Интересно было бы посмотреть. Только мне все равно, куда мы идем. Лишь бы с вами.

– Я так и думала, что понравилась вам, – улыбнулась она.

– А кому бы вы не понравились? Только, должен признать, я удивлен, что и я вам приглянулся. Не очень-то я привлекателен – просто рыжеволосый увалень с лицом младенца.

– Младенцев я люблю, – ответила она со смехом. – Только не надо изображать удивление! Спорить могу, что вы не одну девицу уложили в койку.

Черчилль вздрогнул. Он оказался не настолько нечувствительным к прямым выражениям дисийцев, как думал Сарвант.

Но ему хватило ума не хвастаться. Он ответил:

– Я могу честью поклясться, что вы – первая женщина, которой я коснулся за последние восемьсот лет.

– Великая Колумбия! Чудно, как это ты на месте не лопнул и всех вокруг не забрызгал!

Она весело расхохоталась, но Черчилль вспыхнул. Хорошо еще, что их укутывала темнота.

– У меня родилась мысль, – сказала она. – А почему бы нам сегодня ночью не походить под парусом? Луна полная, и Потомак будет поистине прекрасен! Заодно и от жары спасемся – над водой всегда бриз.

– Хорошо, но только далеко идти.

– Да хранит нас Виргиния! Ты что, думаешь, мы пойдем пешком? Вон там наш экипаж дожидается.

Она сунула руку в карман юбки-колокола и достала маленький свисток. В ответ на пронзительную трель тут же раздался стук копыт и хруст колес по гравию. Черчилль помог ей подняться в коляску. За ними вспрыгнула львица и улеглась в ногах. Кучер крикнул «Гей-йа!», и коляска понеслась по залитой лунным светом улице. Черчилль подумал: для чего было брать с собой львицу, если на запятках стоят двое вооруженных слуг? Наверное, для лучшей охраны. В драке она стоила бы десятерых.

Они втроем вышли из экипажа. Робин приказала слугам подождать, пока они вернутся с прогулки. Спускаясь по широким ступеням к судну, Черчилль спросил:

– А они не заскучают, ожидая нас?

– Не думаю. У них с собой бутылка молнии и кости.

На борт яхты Алиса вспрыгнула первой и устроилась в маленькой каюте, по всей видимости, надеясь, что там вода ее не достанет. Черчилль отвязал судно, оттолкнул от причала и вспрыгнул на борт. Там они с Робин занялись парусами и тому подобной работой.

Прогулка была восхитительна. Света полной луны было более чем достаточно, а бриз приятно охлаждал, яхта быстро скользила по воде. Город смотрел черным чудовищем с тысячей мигающих огненных глаз – факелов в руках прохожих. Держа в руках румпель, Черчилль рассказывал сидящей рядом с ним Робин, как выглядел в его времена Вашингтон.

– Множество стоящих вплотную башен, соединяющих их мостов и подземка с кучей туннелей. Башни уходили на милю в небо и еще на милю в землю. Ночи не было – так ярко горели огни.

– И все это умерло, обратилось в прах, – сказала Робин.

Она поежилась, как будто подумав о блеске и величии камня и стали и миллионах людей, более не живущих, и похолодев от этой мысли. Черчилль обнял ее за плечи, она не противилась, и он поцеловал ее.

Он подумал, что самое время было бы спустить парус и встать на якорь. Интересно, не будет ли возражать львица, но он решил, что Робин лучше знает, как та будет действовать в подобных обстоятельствах. Может быть, они с Робин спустятся в каюту, хотя он предпочел бы остаться на палубе. Может быть, львица не будет жаловаться, если ее запрут в каюте.