Любовники. Плоть

Хэл одолжил у Фобо книгу, описывающую эволюцию кувыркунов, но так как прочесть мог там очень мало, то довольствовался пока многочисленными цветными картинками. Но когда кувыркун объяснил, что они означают, Хэл отказался ему верить.

– Ты утверждаешь, что все млекопитающие происходят от примитивного морского червя? Этого просто не может быть. Мы знаем, что первой сухопутной формой жизни была амфибия! Плавники в течение столетий развились в ноги, утратилась способность получать кислород из морской воды. Амфибия развилась в рептилию, потом в примитивное млекопитающее, затем в насекомоядное, из него в предобезьяну, после этого в обезьяну и наконец в разумное прямоходящее животное, и затем – в современного человека!

– Так ли это? – спокойно спросил Фобо. – Нет, я не сомневаюсь, что все было именно так, как ты говоришь. На Земле. Но здесь эволюция выбрала иной путь. Изначально существовали три древних себатакуфу, то есть материнских червя. У одного были кровяные шарики с гемоглобином, у другого – на основе меди, у третьего – на основе ванадия. У первого было естественное преимущество над другими, но почему-то на этом континенте он доминировал, а на другом нет. Определенные факты доказывают, что эволюция первого червя тоже пошла по двум линиям, обе хордовые, но одна из них в результате не дала млекопитающих.

У всех материнских червей были плавники, и они развились в конечности. И…

– Но, – возразил Хэл, – эволюция так действовать не может! Ваши ученые допустили серьезную, фатальную ошибку. В конце концов, вашей науке палеонтологии не больше ста лет.

– Ох! – ответил Фобо. – Ты слишком узко мыслишь. Устремлен назад. У тебя анемичное воображение. Артерии мышления склерозированы. Подумай о возможности, что в этой вселенной – миллиарды пригодных для жизни планет и на каждой эволюция выбрала чуть – или даже не чуть – иной путь. Великая Богиня любит эксперименты. Ей скучно было бы повторять каждый раз одно и то же. А тебе разве нет?

Хэл не сомневался, что кувыркуны заблуждаются. К несчастью, им не уготована столь долгая жизнь, чтобы удостоиться просвещения высшей и куда более старой науки гавайцев.

Сейчас Фобо снял шапочку с двумя искусственными антеннами – символами клана Кузнечика. Но хотя это несколько уменьшило его сходство с профессором Жуком-Кувыркуном, залысина надо лбом и торчащие маленькими штопорами волоски на темени лишь подтверждали его. И комически длинный нос, лишенный переносицы, торчащий из середины лица, еще сильнее увеличивал это сходство. Из носа торчали две антеннки – органы обоняния.

Житель Земли, впервые увидевший озановцев, имел все основания воскликнуть то, что якобы воскликнул, – но сомнительно, чтобы он это сделал. Во-первых, в местном языке слово «Озанов» означало Мать-Земля. Во-вторых, даже если бы участник первой экспедиции так подумал, то вряд ли произнес это вслух. Книги о стране Оз в Гавайском Союзе находились под запретом, и прочесть их он никак не мог бы, разве что купил бы книгу у буклеггера. Возможно, что так и было. На самом деле это единственное вероятное объяснение. Иначе как мог космонавт, рассказавший Хэлу эту историю, знать слово? Человек, поименовавший целую планету, мог не волноваться насчет того, узнают ли власти, что он читал проклятую книгу. Космонавты славились (увы, сомнительная слава) своим презрением к опасности и не слишком тщательным соблюдением предписаний Церства, когда находились вне Земли.

Хэл отвлекся и успел поймать лишь окончание фразы Фобо:

– …«наврум», как назвал вас мсье Порнсен, когда был так сердит и яростен. Что означает это слово?

– Это человек, – ответил Хэл, – который, не являясь специалистом ни в какой определенной науке, много знает обо всех науках вообще. Фактически я – офицер связи между различными учеными и правительственными чиновниками. Мое дело – сводить в рефераты и объединять существующие научные доклады и представлять их иерархии.

Он глянул на статую. Женщины не было видно.

– Современная наука, – продолжал он, – столь специализированна, что информативная коммуникация между учеными одной специальности стала весьма затруднительной. Каждый ученый обладает глубоким вертикальным знанием собственной скромной области, а вот горизонтального знания ему недостает. Чем больше он знает о своем предмете, тем меньше ему известно, чем заняты другие люди в родственных научных областях. У него просто нет времени на то, чтобы прочесть даже пару-тройку из поражающей всякое воображение массы статей. Дело зашло так далеко, что из двух докторов, специализирующихся на дисфункциях носовых проходов, один лечит левую ноздрю, а другой – правую.

Фобо в ужасе всплеснул руками:

– Но ведь наука остановилась бы, будь это действительно так! Вы наверняка преувеличиваете!