Любовь, жизнь и далее по списку @bookinier

– У тебя, несомненно, сильная эмоциональная связь с этим событием, иначе ты бы его не запомнил. Может, это страх?

– Нет. Чистое воодушевление.

– Я должна была догадаться.

Он прыснул.

Я оставила заметку в блокноте.

– Хорошо, как на счет этого: завтра ты узнаешь, что скоро умрешь. О каком невыполненном действии ты сожалеешь больше всего?

Он, видимо, серьезно задумался, но его ответ показался мне высосанным из пальца. Так, будто настоящий он решил придержать для себя.

– Наверное, о том, что не посмотрел мир? Но как это связано со страхом?

– Я просто подумала, что есть вероятность, что страх сдерживает тебя от какого-то поступка.

– Нет, здесь вопрос скорее в деньгах и возрасте.

Я пожевала кончик карандаша.

– Посмотреть мир, да? Не помню, чтобы мы вообще когда-то говорили о путешествиях.

– Как я и сказал, прямо сейчас это невозможно, так зачем об этом говорить?

– Ладно. – Я задумалась о следующем вопросе. – У тебя бывают повторяющиеся кошмары?

– Если и бывают, я их не запоминаю. – Он склонил голову. – А у тебя?

– Да.

– Правда? Что в них происходит?

– Я в школе, стою и смотрю на большую кирпичную стену рядом с амфитеатром. Ты же понимаешь, о какой я говорю?

– Да. Та, на которой постоянно рисуют, и директор каждый год читает нам лекции, потому что хочет видеть ее чистой?

– Да, та самая.

– Хорошо. Ты ее разрушаешь? Потому что она уже сама по себе начинает рассыпаться.

– Нет. Я рисую по ней.

– Ну, конечно же. И почему это кошмар? Пока это звучит как твоя мечта.

– Потому что когда я заканчиваю, директор говорит мне попробовать снова. И стена тут же становится белой. Я рисую то же самое. И снова он говорит мне начинать с начала. И так раз за разом. – Я анализировала этот сон и поняла, что через него проглядывает мой страх быть недостаточно хорошей для чего-либо. Недостаточно хорошей для Купера. Недостаточно хорошей для его родителей, иногда даже недостаточно хорошей для своей собственной мамы. И совершенно точно недостаточно хорошей художницей. Это звучало слишком театрально, поэтому мне не хотелось признаваться в этом вслух.

– Ого. Звучит ужасно.

Я пожала плечами, прячась за безразличием.

– Не то чтобы это снилось мне каждый день.

– Я думал, ты говоришь о каких-нибудь монстрах или демонах, но в таком случае и у меня, думаю, найдется один.

– Правда?

– В нем я один в комнате без окон и дверей.

Я записала его сон в блокнот.

– Что происходит потом? Ты пытаешься выбраться?

– Нет. Это и все. Я просыпаюсь и чувствую себя отвратительно.

– Испуганно?

– Не сказал бы.

Я вздохнула.

– Ты безнадежен.

Он вытянулся, чтобы заглянуть в мой блокнот.

– Это и все вопросы? Ты закончила копаться у меня голове?

– Нет. Еще один.

– Ладно.

Я всмотрелась в его глаза.

– Чего ты боишься?

Он громко захохотал, запрокинув голову. Когда он закончил, улыбка все еще держалась на его лице, и он сказал:

– Ты думала, теперь я смогу ответить?

Я улыбнулась, слегка расстроенная.

– Нет, но попробовать стоило.

Он ткнул мою сумку носком.

– Ты принесла полотенца? Или вкусняшки?

– И то и другое.

Он протянул руки, и я бросила ему полотенце, а следом и батончик с гранолой. Он откинулся назад на камень, скомкал полотенце и подложил его под голову.

– Знаешь, ты единственная, с кем я могу вот так спокойно сидеть.

– В каком смысле?

– В том смысле, что я люблю быть в движении. Не могу сидеть без дела. Но тебе это так хорошо удается, что и я совсем не против.

– Так хорошо удается что? Сидеть без дела?

– Ты неправильно меня поняла.

– Да ладно?

– Я просто говорю, что ты умеешь расслабляться. Это был комплимент.

Я толкнула его ногу.

– Тебе нужно поучиться делать комплименты.

Он прыснул и распаковал батончик.

– Я знаю.

Я снова раскрыла блокнот и начала зарисовывать цветы, которые пробивались сквозь трещины в скале.

– Почему ты так думаешь?

– Что я не умею делать комплименты?

– Нет. Что ты не можешь сидеть спокойно?

– Я могу. Ты посмотри на меня. У меня степень в дзене. – Он жадно укусил батончик и медленно его разжевал.

– Ты боишься заскучать? Боишься показаться скучным? – Я ткнула в него пальцем. – А-а-а, я поняла. Ты боишься оставаться наедине с собой.

Он схватился за переносицу.

– Ау, вот и наступила болезненная часть копания-в-моем-черепе.

– Значит, да? – Я не могла сказать точно, почему мне так упорно хотелось отыскать его страх. Я маскировала это желание списком и расплатой за ужасающую поездку на квадроцикле, но часть меня понимала, что это не все.

– Нет, – ответил он. – Я бесподобная компания. Жизнь со мной – сплошная вечеринка.

Я продолжила рисовать. Занятие оказалось бессмысленным и только удостоверяло меня в мысли, что у Купера не было страхов. Пора было сменить тему разговора.

– Как дела у сестры? Она все еще расстроена из-за золотой рыбки?

– Уже нет. Теперь она уговаривает маму завести птичку.

– Она движется вверх по цепи питания. Мило.

– Ты будешь показывать ту картину мистеру Уоллесу?

– Пока нет.

– Тебе осталось нарисовать еще одну?

– Нет. Точнее, не совсем. Если считать ее рыбку, я закончила пятую вчера вечером, но с той картиной что-то не так.

Он замычал.

– Ты преувеличиваешь.

– Нет. У меня еще есть время.