Ставрос вспомнил о месяцах мучительного лечения, радиации и химиотерапии. После отказа от мечты завести жену и ребенка он решил отдать свое умирающее тело на апробацию нового экспериментального способа лечения. Он решил, что его смерть принесет пользу хотя бы медицине. Вместо этого в августе шокированные врачи сообщили ему, что неоперабельная опухоль начала уменьшаться.
Ставрос пожал плечами, как будто это не имело значения.
– Это было настоящее чудо.
– Конечно, – фыркнула Холли и закатила глаза. – У таких мужчин, как ты, всегда случаются чудеса, не так ли?
– Мужчин, как я?
– Эгоистичных и богатых, как ты.
Презрение в ее голосе заставило его стиснуть зубы.
– Послушай, мне уже надоело, что ты называешь меня эгоистом. Прекрати сваливать всю вину на меня, – прорычал он. – Ты скрывала от меня сына. Я же сказал тебе связаться с моими адвокатами, если ты забеременеешь!
– Чтобы ты заставил меня сделать аборт?
Потрясенный, Ставрос уставился на нее, нахмурив лоб.
– Что?
– Рождественским утром ты сказал мне, что передумал. Ты же не хотел ребенка. Ты сказал, чтобы я связалась с адвокатами и они позаботятся об этом! – сердитое рыдание заглушило ее голос. – Ты думал, я не поняла, что ты имеешь в виду?
В ярости он схватил ее за плечи.
– Я имел в виду, что обеспечу ребенка деньгами, – проворчал он.
Когда Холли пристально посмотрела на него, Ставрос резко опустил руки и выдохнул.
Наконец-то он понял, почему Холли не связалась с ним. Она была напугана. Он стиснул зубы от такого оскорбления. Но теперь, когда ребенок благополучно родился, она была готова претендовать на причитающееся ей состояние.
Ставрос оглядел обшарпанную старую хижину, увидел щели между бревнами, куда задувал холодный ветер. Холли не была охотницей за богатством, но любая мать хотела бы лучшего для своего ребенка. Она была готова к тому, что они будут жить в большем комфорте, и кто мог винить ее за это?
Теперь, когда он понял ее мотивацию, Ставрос расслабился.
– Тебе не о чем беспокоиться, – заявил он. – Я позабочусь о ребенке, если он мой.
– Если твой? – повторила она в бешенстве.
– Я хочу увидеть его.
– Нет. Ты приехал узнать о ребенке. Хорошо. Теперь ты знаешь. Твои адвокаты, вероятно, подготовили бумаги. Какое-то соглашение, чтобы ни я, ни мой ребенок никогда не претендовали на твое состояние.
– Откуда ты знаешь…
Она холодно улыбнулась ему.
– Я много лет была секретарем у влиятельных людей. Я знаю ход ваших мыслей. Ты ничем не отличаешься от остальных.
Она подошла ближе, ее глаза напряженно сверкнули.
– Мне не нужны твои деньги. Я ничего от тебя не возьму. И ты ничего не получишь взамен. Фредди – мой сын. Ты откажешься от всех родительских прав.
– Откажусь? – выдохнул он в шоке.
Вся его прежняя самодовольная уверенность исчезла. Конечно же, Холли не могла ненавидеть его так сильно. У нее не было никаких причин вот так вышвырнуть его вон, даже не позволив увидеть ребенка. Если только… мысль ударила его, как тяжелый ботинок со стальным носком, прямо в живот.
– У тебя другой мужчина? – медленно произнес он.
Странная улыбка тронула уголки ее прекрасных губ.
– А тебе-то какая разница?
– Никакой, – холодно солгал он.
Но пришел в ярость от этой мысли.
Он провел год в одиночестве, измученный болезнью. Почему он вообразил, что такая красивая молодая женщина, как Холли, тоже должна была провести это время без мужчины?
Весь последний год он старался не думать о ней, говорил себе, что совершил благородный поступок, освободив ее. Старался забыть, что их ночь вместе была самым большим чувственным опытом в его жизни.
Потому что Холли заставила его потерять контроль. Она сделала его слабым. Он не мог рисковать увидеть ее снова.
Пока вчера ему не позвонил Оливер, и тогда выбора просто не осталось.
Что бы ни думала о нем Холли, Ставрос никогда не оставит своего ребенка. Адвокаты предупредили его, что, если слухи о ребенке верны, он должен немедленно сделать тест на отцовство и настаивать, чтобы Холли подписала бумаги об отказе от любых притязаний на его миллиарды. Однако адвокаты не дали инструкций, что делать, если Холли с презрением отвергнет его.
– Ты не хочешь, чтобы мой сын узнал меня? – спросил он.
Она покачала головой.
– Тогда зачем ты вообще рассказываешь мне о ребенке? – резко сказал он. – Просто чтобы наказать меня?
– Я никогда не хотела, чтобы ты знал. Я взяла клятву с сестры, чтобы та хранила все в тайне.
Холли не хотела, чтобы он узнал о своем сыне? Никогда? От шока он едва держался на ногах.
– Но моему сыну нужен отец!
Она вздернула подбородок.
– Лучше вообще никакого отца, чем отец, который научит, как врать, как давать бессмысленные обещания, как быть безжалостным и эгоистичным и заботиться только о себе!
Ставрос не знал, что у него осталось сердце, но ее слова глубоко ранили его. Он вспомнил собственное детство, когда рос без отца. Он должен сам решить, как быть мужчиной.
Едва осознавая, что говорит, он настаивал:
– Но что, если я хочу быть в его жизни? Что, если я хочу помочь ему вырасти?
Глаза Холли расширились. Затем ее губы презрительно скривились.
– Я уже слышала эту ложь раньше.