Любовь варвара

Я сажусь на корточки, не обращая внимания на острую боль в боку. Взяв пригоршню снега, начинаю петь одну из траурных песен, оплакивая свою пару. У меня нет пепла, чтобы осыпать им рога, поэтому я позволяю снегу течь по моему лбу, оказывая моей погибшей паре уважение, которого она заслуживает. Я устрою ей достойную церемонию, как только жизнь Хэйдена будет в безопасности. Я сделаю надрезы на рогах, осыплю лоб пеплом и буду петь песни о нашей любви. Пройдет много времени прежде, чем я смогу продолжить жить без нее.

Если смогу.

Прямо сейчас эта мысль кажется мучительной.

Я сыплю еще одну пригоршню снега на лоб и рога, мои траурные песнопения становятся все громче. Я так погружен в свое горе, что не замечаю шума вокруг, пока тень не проносится над головой. Только тогда осознаю, что в воздухе стоит жужжание и гул, похожий на тот, что в пещере старейшин.

Протираю глаза от снега и вижу объект, похожий на яйцо, темный, как корабль пришельцев, но намного меньше его по размеру. Он мягко приземляется в снег неподалеку, затем дверь со свистом открывается, и что-то тут же выбрасывается наружу. Мне в нос ударяет запах крови и сажи.

Это похоже на… отрубленную руку. Оранжевую руку пришельца.

В следующий момент из яйца, спотыкаясь, вываливается маленькая фигурка и приземляется лицом в снег. Это – человек со светло-каштановыми волосами, в грязной, рваной одежде и с самыми красивыми глазами, которые я когда-либо видел.

– Аехако, – задыхается Кира.

– Моя пара, – рычу я, вскакивая на ноги. Я забываю о своей ране, о траурных обрядах, о Хэйдене, лежащем без сознания неподалеку. Все, что меня сейчас волнует, это то, что моя Кира, моя прекрасная, нежная человеческая женщина стоит передо мной, жива и невредима. Пошатываясь, подхожу к ней и, подхватив на руки, прижимаю к себе так крепко, что боюсь раздавить. Но не могу ее отпустить. Я больше глаз с нее не спущу.

– Аехако, – всхлипывает она, и голос полон смеха, радости и слез. Ощущение ее рук на моей шее – самое прекрасное из того, что я когда-либо испытывал, и когда она, обхватив ладонями мое лицо, покрывает его сладкими поцелуями, я чуть с ума не схожу от счастья.

– Кира! Кира! Моя пара! Как это возможно? – зарываюсь пальцами в ее волосы и прежде, чем она успевает ответить, впиваюсь в ее губы грубым поцелуем. Потребность заявить на нее права, спрятать ее, прежде чем ее снова украдут, переполняет меня. Я хочу поглотить ее целиком и больше не расставаться. Требуется вся сила воли, чтобы перестать целовать ее и дать возможность перевести дух. Но когда она смотрит на меня потрясенным, голодным взглядом, я целую ее снова и снова.

Теперь, когда она вернулась в мои объятия, я буду спариваться с ней ртами днями напролет. Ни один сантиметр ее тела не спасется от моего голодного языка. Я буду поклоняться каждой ее частичке.

Ее задыхающиеся стоны опьяняют, хочу сорвать с себя набедренную повязку и войти в нее. Прижимаю Киру к земле и слышу, как она вскрикивает:

– Аехако, я чувствую запах крови…

– Ничего страшного, моя пара, – успокаиваю я ее между страстными поцелуями. – Позволь мне спариться с тобой языком, прежде чем я спарюсь с тобой своим членом.

Она бьет меня по плечу, и мгновение спустя возглас возмущения эхом отдается в моем ухе:

– Аехако! Ты истекаешь кровью!

Вздохнув, крепко прижимаю ее к себе. Был ли когда-нибудь самец са-кхуйи так счастлив? Я глажу мягкие волосы Киры и вдыхаю ее аромат. Моя пара жива, все остальное не имеет значения.

– Ты ранен! – ее крик стоит у меня в ушах. – Аехако, остановись! Дай мне осмотреть тебя!

Я не могу перестать улыбаться, не могу перестать прикасаться к ней.

– Мои раны не имеют значения, Грустные Глаза. Где ты была? Как тебе удалось сбежать?

– Твои раны имеют значение для меня, – суетится она в полной решимости позаботиться обо мне, и затем стягивает с меня одежду своими маленькими ручками.

В этот момент я бы мог умереть счастливым.

Пока Кира снимает с меня тунику и перевязывает рану, она рассказывает, как сбежала с корабля. Во взгляде читается беспокойство, когда она прижимает толстый кусок кожи к моей ране.

– Я убила их всех, Аехако, и даже не сожалею об этом. В моей голове постоянно крутилась мысль о том, что бы произошло, если бы нас снова похитили. Я не могла этого допустить.

– Ты самоотверженно защищала свой народ, как настоящий вождь, – успокаивающе ласкаю ее щеки. – Я горжусь тобой.

Горжусь и без ума от радости, что она жива.

– Я продолжаю думать о том, что, возможно, мне следовало договориться с ними, – тихо говорит она, оборачивая длинную полоску разорванной одежды вокруг моей груди. – Что они прислушались бы к моим доводам и оставили бы нас в покое. Но я не могла так рисковать.

Ничего не отвечаю. Очевидно, что она справляется с этим по-своему. Все, что я могу – поддерживать и любить ее – две простые задачи.

– И я подумала… – Ее мысли обрываются, она озирается по сторонам, а затем смотрит на меня: – Где Харлоу?

– Ушла, – отвечаю я, не в силах сдержать переполняющее меня раздражение. – Бросила нас, сбежав, как трус.

Кира хмурит брови: