Любовь в холодном климате

Дядя Мэттью и его соседи редко приходили к единому мнению по какому-либо предмету. Он презирал их взгляды, а они, в свою очередь, находили его неистовые симпатии и антипатии совершенно непостижимыми, беря пример с уравновешенных Борли. Относительно Седрика, однако, все оказались единодушны. Хотя Борли не были ненавистниками вроде дяди Мэттью, у них имелись собственные предрассудки и существовали вещи, которых они не терпели, – к примеру, иностранцы, хорошо одетые женщины и лейбористская партия. Но самыми невыносимыми на свете для них были «эстеты – ну, вы понимаете – эти ужасные женоподобные существа – гомики». Таким образом, когда леди Монтдор, которую они также недолюбливали, водворила «ужасного женоподобного гомика» в Хэмптоне и когда им пришлось принять во внимание, что отныне и навсегда он станет их соседом, причем довольно важным, будущим лордом Монтдором, ненависть расцвела в их душах по-настоящему пышным цветом. В то же время они проявляли нездоровый интерес к каждой подробности, связанной с ним; эти подробности доставлялись им Нормой, которая, в свою очередь, получала их – стыдно признаться – от меня. Мне ужасно нравилось заставлять Норму изумленно разевать рот и в ужасе таращить глаза, и я не утаивала ничего, что могло поддразнить ее и взбесить Борли.

Вскоре я выяснила, что больше всего их раздражало лучезарное счастье леди Монтдор. Все были в восторге от замужества Полли, и даже те, от кого можно было бы ожидать, что они всем сердцем примут сторону Сони, – родители хорошеньких молодых дочек, – говорили с самодовольным удовлетворением: «Так ей и надо». Они терпеть ее не могли и были рады видеть побежденной. Казалось бы, теперь остаток дней этой порочной женщины, никогда не приглашавшей их на свои приемы, должным образом омрачен скорбью, которая непременно приведет ее седины к могиле. Занавес поднимается перед последним актом, и партер полон членами семейства Борли, сгорающими от нетерпения стать свидетелями агонии, крушения, похоронного марша, катафалка, процессии в склеп, погружения в гробницу, темноты. Но что это? На ослепительную сцену выскакивает леди Монтдор, грациозная, как молодая кошка, с сединами невероятного голубого оттенка, со своим партнером, жутким порождением Содома и Гоморры, прибывшим из Парижа, и принимается танцевать с ним дикое фанданго восторга. Неудивительно, что они злились.

В то же время я считала всю эту историю просто восхитительной, поскольку люблю, чтобы мои ближние были счастливы, а новое состояние дел в Хэмптоне поистине увеличило сумму человеческого счастья. Пожилая дама, старое эгоистичное существо, которое по общему признанию в конце жизни не заслуживало ничего, кроме горя и болезни (но кто из нас заслужит что-то лучшее?), вдруг получает от жизни бонус и молодеет, обретает приятные занятия и веселится. Очаровательный мальчик с большой любовью к красоте и роскоши, пожалуй, немного корыстный (но кто из нас не будет корыстен, если представится такая возможность?), чья жизнь прежде зависела от прихотей баронов, внезапно и респектабельно приобретает двух обожающих его родителей и богатое наследство – еще один бонус. Арчи, водитель грузовика, уведенный от длинных холодных ночей на дороге, долгих, пропитанных машинным маслом часов под своим грузовиком, помещается в теплую и душистую комнату, чтобы наводить глянец на золоченую бронзу. Полли выходит замуж за любовь своей жизни. Малыш женится на величайшей красавице века. Пять бонусов, пятеро счастливых людей, и, однако же, Борли полны отвращения. Они, должно быть, враги рода человеческого, думала я, если так ненавидят счастье.

Я высказала все это Дэви, и он мне подмигнул.

– Хорошо бы ты не разглагольствовала о том, что Соня старуха, стоящая на краю могилы, – сказал он. – Ей едва ли шестьдесят лет, знаешь ли, всего на десять больше, чем твоей тете Эмили.

– Дэви, она на сорок лет старше меня, по мне, она старуха. Уверена, что те, кто на сорок лет тебя старше, кажутся тебе стариками, признай.

Дэви признал. Он также согласился, что приятно видеть людей счастливыми, но оговорился, что это очень приятно только тогда, когда они тебе нравятся, и что хотя он в каком-то смысле очень любит леди Монтдор, так случилось, что ему несимпатичен Седрик.

– Тебе не нравится Седрик? – поразилась я. – Как можно? Я его просто обожаю.

Он ответил, что такой прелестной молоденькой девушке, как я, Седрик может показаться существом из другого, загадочно-гламурного мира, однако он, Дэви, немало странствовал до того как познакомился и остепенился с тетей Эмили и насмотрелся на подобных седриков.

– Тебе повезло, – сказала я, – мне они нечасто встречались. Но если ты думаешь, что я нахожу его загадочно-гламурным, то ты неправильно все понял. Он кажется мне похожим на дорогую няню.

– Дорогую няню! Белый медведь… тигр… пума – то, что не поддается приручению. Дело всегда в итоге плохо кончается. Погоди, Фанни, все это сияние золоченой бронзы скоро потускнеет, и я предрекаю, что последнее состояние Сони будет хуже первого. Я слишком часто видел такие вещи.