Любовь в холодном климате

В итоге это и впрямь оказалось совсем неплохо. Дело в том, что ужасная и всем известная ненависть дяди Мэттью ко мне, которая началась, когда я была ребенком и отбрасывала тень страха на все мое детство, стала теперь скорее легендой, чем реальностью. Я была таким привычным членом его семьи, а он таким записным консерватором, что эта ненависть, наряду с той, что он раньше питал к груму Джошу и другим разнообразным приближенным, не только утратила свою силу, но, я думаю, с течением лет фактически превратилась в любовь. При этом такое теплое чувство, как обычная родственная привязанность, было, конечно, чуждо его опыту. Как бы там ни было, он явно не имел желания отравлять начало моей семейной жизни и прилагал весьма трогательные усилия, скрывая раздражение, которое вызывали в нем недостатки Альфреда: его недостойная мужчины некомпетентность в обращении с автомобилем, нечеткость в обращении со временем и фатальная склонность ронять на скатерть джем за завтраком. Благодаря тому, что Альфред уезжал в Оксфорд в девять часов и возвращался только к ужину, а время с субботы до понедельника мы проводили в Кенте, у тети Эмили, наше пребывание в Алконли было вполне терпимым для дяди Мэттью и, к слову сказать, для самого Альфреда, который не разделял моего безоговорочного обожания всех членов семьи Рэдлетт.

Мальчики Рэдлеттов вернулись в свои школы, а моя кузина Линда, которую я любила больше всех на свете после Альфреда, теперь жила в Лондоне и ждала ребенка. Но, хотя Алконли без нее уже никогда не казался таким, как прежде, дома были Джесси и Виктория (никто из рэдлеттовских девочек в школу не ходил), поэтому комнаты, как обычно, оглашались криком, воплями и дурацким визгом. В Алконли всегда звучала какая-нибудь расхожая шутка. Сейчас это были заголовки из газеты «Дейли экспресс», которые дети переделали в песенку и весь день нараспев твердили друг другу.

Джесси: «Долгая агония в шахте лифта».

Виктория: «Медленно задавлен насмерть в лифте».

Тетя Сэди очень сердилась, говоря, что они уже достаточно взрослые, чтобы быть такими бессердечными, что это ни капельки не смешно, а только скучно и отвратительно, и настрого запретила им это петь. Тогда они стали выстукивать песенку друг другу на дверях, под обеденным столом, цокали в такт языками или хлопали ресницами, захлебываясь при этом бесстыжим хихиканьем. Я видела, что Альфред считает их ужасно глупыми, и он с трудом сдержал возмущение, узнав, что они не делают никаких уроков.

– Благодарю небеса за твою тетю Эмили, – сказал он. – Я бы никогда не смог жениться на безграмотной.

Конечно, я тоже больше, чем когда-либо, благодарила небеса за дорогую тетю Эмили, но в то же время Джесси и Виктория так сильно меня смешили и я так их любила, что не могла желать, чтобы они были какими-то другими. Не успела я переехать к ним в дом, как они потащили меня в свое тайное место встреч – бельевой чулан достов[48] и стали расспрашивать про ЭТО.

– Линда говорит, оно разочаровывает, – сказала Джесси, – и ничего удивительного, ведь речь идет о Тони.

– Но Луиза сказала, что, когда привыкнешь, это абсолютное, абсолютное, абсолютное наслаждение, – подхватила Виктория, – и тут мы удивились, ведь речь идет о Джоне.

– Что не так с бедными Тони и Джоном?

– Один нудный, другой старый. Ну, давай, Фанни, расскажи!

Я сказала, что согласна с Луизой, но отказалась вдаваться в подробности.

– Несправедливо, что никто никогда ничего не рассказывает. Сэди даже не знает, это очевидно, а Луиза старая эгоистка, но мы так надеялись на вас с Линдой. Что ж, ладно, значит, мы взойдем на брачное ложе в неведении, как викторианские дамы, а утром нас найдут обезумевшими от ужаса, и придется еще шестьдесят лет жить в дорогой лечебнице, тогда, возможно, ты пожалеешь, что не была более отзывчивой.

– Жить увешанными драгоценностями и валансьенскими кружевами, которые стоят тысячи, – подхватила Виктория. – На прошлой неделе здесь был Распутный Рассказчик и поведал Сэди несколько очень милых эротических историй – конечно, они не предназначались для наших ушей, но ты можешь догадаться, что произошло: Сэди не слушала, а мы слушали.

– А вы расспросите его, – предложила я. – Пусть расскажет.

– Он тогда покажет. Нет, спасибо большое.

Повидаться со мной приехала Полли. Бледная, похудевшая, с кругами под глазами, она выглядела совершенно замкнутой, хотя это могло показаться по контрасту с кипучими Рэдлеттами. Рядом с Джесси и Викторией она походила на лебедя, плывущего в компании двух забавных кувыркающихся утят. Полли их очень любила. По какой-то причине она всегда не слишком ладила с Линдой, но любила всех остальных в Алконли, особенно тетю Сэди, и чувствовала себя с дядей Мэттью более непринужденно, чем кто-либо, кого я знала за пределами его собственного семейного круга. Он, со своей стороны, выказывал ей какую-то часть почтения, которое чувствовал к лорду Монтдору, называл «леди Полли» и улыбался всякий раз, когда его взгляд падал на ее красивое лицо.