Любовь стоит того, чтобы ждать

Гард же… Да, он был стражем, и у меня не возникало иллюзий по поводу морально-этических норм этой расы. Но они были не худшими во Вселенной. А он… далеко не худшим стражем… и человеком. А может, и лучшим. Почему-то именно ему, тому, кто стал мне удивительно дорог (опаснейший путь, на который я ступила добровольно, просто не понимая, на что соглашаюсь), мне было страшно признать правду.

Из-за того что он мог поступить с этой правдой и со мной, как поступают с разорванным отсеком звездолета, даже если там есть живые существа. Блокируют и отделяют, выбрасывают в космос… Чтобы выжили остальные.

Я набрала воздуха и максимально ровно сказала:

— За Грумером.

Непроизвольное сокращение мышц плеч и груди показали, насколько его напрягли эти слова. Неужели… Но я тут же почувствовала, что он расслабляется и снова обтекает меня всем телом, прижимая еще ближе.

— Хорошо, — выдохнул мне на ухо. — Значит, мне не придется самому туда идти…

Меня затрясло от понимания, что именно он хотел сказать. Что-то потекло по щекам, и я дотронулась до лица, а потом с удивлением перевела взгляд на мокрые конники пальцев.

Плачу?

Разве я не разучилась это делать?

Но я и правда плакала. Тихо, тоскливо, капля за каплей выдавливая обиду на судьбу — даже не предполагала, что её скопилось так много. Капля за каплей возвращая доверие к жизни. Чувствуя, как освобождаюсь так же, как в танце…

Но в танце я была свободна ото всех.

А в этих слезах — от себя и неласковой части своего прошлого.

Гард ничего не говорил. Только покачивал в своих объятиях… А когда я затихла, осторожно поднял мое лицо за подбородок и поцелуями высушил кожу…

Нежно поцеловал меня в губы… А я ответила на поцелуй.

Мы занимались любовью тягуче, глядя друг другу глаза в глаза, не разлепляясь ни единым сантиметром наших тел. Его руки обхватывали мою голову, торс и ноги надежно фиксировали на кровати, а взгляд держал крепче, чем все остальное… Но ему не было в этом необходимости. Потому что я обвила его руками и ногами и сжимала внутренние мышцы так, будто хотела, чтобы он навечно остался во мне.

Мы вернулись в тот же день, заказав флиппер до Академии, но перед выходом разделившись.

Это был обычный учебный день, и неизвестно, что ждало нас за самоуправство: ни он, ни я не включали коммуникационные браслеты с момента, как покинули прием. И не явились ночью.

Отсюда отчисляли и за меньшее… Но почему-то мы понимали, что Глава посмотрит на это сквозь волны. Так и случилось.

Инструктора даже не сделали замечание, рейтинг не снизился, а одногруппники, похоже, и не заметили моего отсутствия. Только по отдельным репликам парней из линии Гарда, обращенным к нему, я поняла, что кто-то знал о нашем выступлении.

Даже в капсуле у меня все было как прежде, разве что мигало специальное устройство, на котором я нашла непройденные темы и поспешила в библиотеку.

Все осталось неизменным…

Но я чувствовала себя другой.

Как-будто тот день и та ночь изменили гораздо больше, чем можно было предположить. И невозможность сформулировать, что же именно произошло и как с этим жить, сделала меня еще более замкнутой и даже напряженной. Для всех…

Кроме Гарда.

Потому что я с удивлением осознала, что когда мы наедине — пусть это случалось и нечасто, — я могу быть самой собой.

Шутить, если хочется. Злиться, когда он меня бесит. Ругаться, потому что при всей сдержанности во мне кипели нешуточные эмоции, которые я привыкла подавлять.

Быть милой, пусть это и редко ему перепадало.

Расспрашивать о вкусах и интересах… и через силу, но рассказывать о своих.

Хотеть его, хотеть страстно и не скрывать этого.

И танцевать.

Это было… невероятно. Знать, что есть тот, кто принимает тебя.

Несовершенной.

Это открыло для меня совершенно новые возможности… приятия себя.

Наши танцы изменились. Мы перестали контролировать себя, доверяя партнеру, останавливаться и проверять каждый взмах, настороженно следить друг за другом…

И стали, наконец, полноценной парой.

В танце, конечно.

И пусть нам приходилось еще больше контролировать себя на людях, четко отслеживая каждый жест и взгляд в сторону друг друга, стараясь не сбиваться с изначально выбранной линии поведения: он — сын председателя, я — девочка с окраины, и мы вынуждены терпеть друг друга из-за какой-то непонятной идеи главы Академии, — это было несложно.

Уж слишком хорошо мы понимали, насколько неугоден может оказаться окружающим даже временный наш союз.

И, как ни странно, меня это не слишком волновало. Как и то, что ждет нас в недалеком будущем, когда Гард отправится на околопланетную станцию.

Потому что, пожалуй, впервые я чувствовала, что счастлива.

* * *