Спохватываюсь, что могла своим криком разбудить папу, но взгляд на часы приносит спокойствие: ему тоже пора бы уже вставать. Через несколько секунд слышится топот на лестнице. Вероятно, американец встал рано, и теперь мой крик оторвал его от завтрака.
— Да? — Говорит он, появляясь в дверях ванной.
Его «yep», (то бишь «да»), звучит всегда по-разному и так оглушительно быстро, что я не успеваю разобрать, то ли он сказал «yep», то ли «yeah», «yes» или «eh». Хотя разницы, на самом деле, — никакой.
— Твое? — Оборачиваюсь.
— О, уже все? — Джастин радостно делает шаг и приседает рядом со мной.
— Ага. — Отзываюсь.
Парень выглядит свежим и бодрым. Волосы у него еще влажные и уложены на макушке послушной, гладкой черной волной, спадающей немного на лоб. Лицо гладко выбрито, и оно находится так близко, что можно разглядеть даже тени от пушистых ресниц на смуглых щеках.
— Что за… — Джастин вдруг прикладывает ладонь к губам.
Вот черт. Так тщательно отрепетированная мной вуаль из грубого холода, которую я планировала на себя нацепить, чтобы выстроить между нами преграду отчуждения, спадает и растворяется в тишине ванной комнаты без всякого следа. Невозможно быть с ним отстраненной, играть в равнодушие или пытаться держаться подальше, когда видишь его, такого, рядом с собой. Растерянного, потрясенного и забавного до колик в животе.
— Не-е-ет, — оседает он на пол, когда я начинаю тихо хихикать.
— Да-а-а, Джастин. — Теперь моя очередь закрывать лицо руками.
Правда, я смеюсь, а он выглядит так, будто сейчас расплачется.
Парень вылавливает из барабана стиральной машины серо-розовую тряпку и расправляет. С его губ слетает неприличное слово, за ним еще и еще одно. Он держит ее на вытянутой руке и рассматривает с огорчением. Бросив в пустую пластиковую корзину, достает следующую, но и она в том же состоянии — ткань всецело захватил грязно-розовый цвет с неприятным малиновым отливом.
Джастин с шумом выдыхает и отравляет ее следом за первой вещью.
— Все мои носки, — достает и швыряет в сторону корзины, — все футболки. Шорты!
— Ну, хотя бы шорты тебе не пригодятся зимой, — пытаюсь утешить я.
А сама пытаюсь отогнать подальше греховные мысли. Когда этот парень рядом, постоянно хочется прикоснуться к нему. Да что уж там, чего мелочиться — наброситься на него охота! И это желание вызывает почти физическую боль.
— Утешила! — Сердится он, вытряхивая из недр машины все новые и новые серо-буро-малиновые шмотки. — Нет, нет, нет! Как же так? О май гад!
— И еще плюс. — Хихикаю я. — Хорошо, что ты не постирал с ними свою футбольную форму, а то… — Но на этом слове запинаюсь и широко распахиваю глаза.
Следующим, что он выуживает из барабана, оказывается красный кружевной лифчик — мой любимый! «Какого, как говорится, хрена, товарищи?»
— Хм. — Джастин держит его на вытянутой руке и поднимает все выше и выше, чтобы внимательнее рассмотреть.
— Э… — мычу я, хватая ртом воздух. — Это…
— Твое? — Он резко убирает находку в сторону, пресекая мою попытку выхватить бюстгальтер из его цепких пальцев.
— Мое! — Чувствую, как щеки розовеют.
Делаю новую попытку дотянуться.
Кажется, его это только забавит. Джастин поднимает руку выше, сгибает в локте и закидывает мокрый лифчик себе за спину.
— Дай-ты-его-уже-сюда! — Ворчу я в попытке дотянуться. Встряхиваю головой.
И тут до меня доходит, что мы сидим на холодном кафеле, а я почти забралась ему на колени, чтобы отобрать злосчастный предмет одежды. Между нами минимум пространства, носы едва не соприкасаются, а жар его тела чувствуется даже через одежду. И происходит именно то, чего я боялась, чего обещала себе не делать вчера, вытирая слезы в тишине комнаты.
Я, черт возьми, его не игнорирую!
Хотя должна.
— Забери, попробуй. — Говорит Джастин, глядя мне прямо в глаза.
И еще сильнее заводит руку за спину.
Застываю, понимая, что, если потянусь, неизбежно придется коснуться его лица. Щекой, носом, губами — не важно. Все это приведет к одному — к поцелую. Тихонько сглатываю, чувствуя на своей коже его дыхание, и хочу отодвинуться назад, но не могу. Этот парень будто примагнитил меня. Не держит, но и не отпускает. А мое тело безмолвно просит: пусть положит ладонь на мою талию, пусть коснется моей спины.
Наш контакт глазами длится всего секунду, но, кажется, проходит несколько вечностей сразу. Он обжигает, слепит, бьет током и вызывает потерю памяти. Потому что я внезапно оказываюсь в полушаге от того, чтобы поцеловать не своего парня. Почти решаюсь на это, когда где-то в коридоре раздается кашель моего отца.
Отскакиваю от Джастина, словно ошпаренная, падаю на задницу и в ужасе оборачиваюсь. Папа подходит к двери, заглядывает в ванную комнату и сонно спрашивает:
— Что за шум? — Он зевает.
«Ох, папочка, это мое сердце отбивает дикий, безумный марш»
— Вот, сэр! — Говорит Джастин.
Мы все еще сидим с ним на полу на коленях. В немом ужасе поворачиваюсь к парню и вижу: американец указывает на корзину, в которой горой навалена мятая, влажная одежда грязно-розового цвета. Лифчика нет, он вовремя его спрятал.