Любовь перевернет страницу

Я сидела на железной скамейки и ждал возвращения Томы. Мы уже проделали большую часть пути. Перелет показался мне быстрым, но взлет дался с трудом. Под рев разгоряченного двигателя я следил за белыми свеже-расчерченными полосами вдоль трассы и мысленно прощался. С городом, со страной, с моей Верой, с самим собой… Мне казалось, что с этим самолетов поднималось к небу какая-то часть моей прошлой жизни. Тяжелая – как наш забитый до разрешенных двадцати килограммов багаж, важная – как паспорт, который я, вцепившись, не выпускал из рук, далекая – как Луна, к которой, как бы высоко не поднимался наш самолет, я не мог дотянуться. Та часть моей жизни бежала на встречу плотными потоками воздуха и растворялась в нем, оставляя после себя голубое мерцание;

Набирающий скорость самолет свистел, и я подумал: «Каждый день будет наступать новое завтра, пока мы снова не встретимся через два месяца. Сейчас я прощаюсь с тобой. Но, возможно, когда-нибудь…».

Легкий толчок прервал меня, и самолет взлетел. Его крылья подрагивали на ветру, а под ними расстилался мой родной город, город, в котором вдруг мне стало невыносимо жить. Здания и деревья отдалялись, напоминая игрушечный конструктор из моего детства, в который Тома застряла меня с ней играть. Помню, мне нужна была определенная деталь, но я долго не мог ее отыскать: приходилось поочередно откладывать в сторону каждую. И мои детские руки находили ее. Терпение и внимание – все, что было нужно, и можно было продолжать игру.

Приковав себя страховочным ремнем, я ощущал пустоту – казалось, что детали, которую я ищу, не существует. И теперь мне нужно было найти ей какую-то замену, чтобы строить свою фигуру и дальше. Ни терпение, ни внимание, сколько не прикладывай, не уменьшали страх – может быть, впервые придется оставить все незавершенным, и самом остановиться.

Иногда говорят: если что-то уже случилось, зачем по этому поводу переживать? Вроде и простые слова, вроде и понятные, но как подчинить себе сердце, которое отчаянно не хочет слушаться? Я старался убедить себя в том, что впреди меня ждал два месяца новой жизни, в течение которых многое могло бы измениться, да и я мог бы стать другим – стать тем, кем гордилась бы Вера. Стать тем, кем гордился бы я сам. Однако упрямое сердце сопротивлялось и иногда так сильно, что я чувствовал неловкость: не мешает ли это сопротивление силам, поднимающим самолет? Не мешает ли это ищущим на табло номера своих рейсов путешественникам?

Об Израиле я мало, что знал. «Вряд ли мне понравится эта страна», – робко сказал я Томе. Меня туда не тянуло. Но по строгим указаниям Томы я выписал в места, которые мы нужно было посетить, выбрал кафе и баров со вкусной едой. Список был большим – хотелось растянуть время, чтобы все успеть. И все же мысленно я снова и снова переворачивал листы календаря вперед, к сентябрю, к его первым дням – когда я снова пересеку границу России, порог своего дома, а так же пережитую потаенную боль.

– Пить будешь?

Я вздрогнул от влажного прикосновения к моей щеке и чуть не рухнул со скамейки. Стоя передо мной, Тома ткнула в меня донышком бутылки воды.

– Спасибо, – ответил я, взяв бутылку из рук сестры и рукавом утерев щеку.

– Не хмурься, морщины в будут, – сказала Тома и села рядом. Марс прошмыгнул между ног Томы и встал на задние лапы, просясь на руки.

– Долго тебя не было… Потерялась?

– Проверяла, назначены ли уже ворота для вылета.

– И как?

– Да, тут не далеко, но лучше не задерживаться: перед посадкой в самолет будут проверять сумки и ощупывать нас. Поля сказала, что попросят даже обувь снять.

Тома взяла на руки собаку и откинулась на железную спинку.

– А чего ты удивляешься? – спросила она меня, хотя я молчал. – Безопасность – превыше всего. Мы летим в страну, где тоже неспокойно. Там часто случаются военные конфликты.

Я тоже откинулся назад и поднял глаза к потолку – к тем квадратам, развлекавших меня секунды назад.

– Теракты – это страшно. А мы еще и будем жить в городе, который почти граничит с сектором Газа. Кстати, ты запомнил его название?

– Ашкелон?… – неуверенно ответил я.

– Ян, соберись! Иначе мы из-за тебя до сентября просидим на допросе. Если на паспортном контроле спросят, четко назови адрес, имя и фамилию того, к кому едешь. Если поинтересуются, зачем едешь и на сколько, на какие деньги будешь жить… Скажи, что приехал книгу писать. Покажи ваши с Верой фото, веди себя естественно, и, умоляю, не кидайся им на дуло автомата со слезным: «Она вернется ко мне!?».

Тома ехидно заулыбалась, косясь на меня.

– Да знаю я, ты мне все это уже ни раз рассказывала. Говоришь так, будто мы сами какую-то угрозу представляем: мне нечего скрывать, так что не переживай.

Тут Тома приподнялась и со всей силы хлопнула ладонью по моему колену.

– Там все серьезно, Ян. Облажаешься – просидишь несколько часов у них в комнате. Мы тебя ждать не будем, из Тель-Авива до Ашкелон поедешь сам!

– А кто нас встретит, Поля?

– Да, ну точнее ее привезет водитель, они знают его уже сто лет… Поедем на собственной машине! Поскорее бы…