Любовь моя

– Напрасно вы с Ритой не в тренде. Тебе бы с ней сценарии к милицейским сериалам писать или мистические триллеры, тогда на всю страну быстро прославились бы. А то некоторые только после ухода из жизни получают настоящую известность. Тогда их творения сразу приобретают особую ценность, и сам автор становится героем-мучеником. Боготворить его начинают, особенно, если он рано покинул этот мир и уже не конкурент живым. А других вовсе забывают, будто и не было их на планете Земля. Они «уходят в перегной».

В словах Инны прозвучала неприкрытая ирония. Но Лена не поддалась на провокацию, и, чтобы подруга не «увлеклась» только что заявленной ею темой, о себе заговорила:

– Я не уверена, что в полной мере владею словом, и рискую выглядеть дилетантом. Соответствуют ли мои книги тому, чтобы называться литературой, а не макулатурой?

Она неопределенно пожала плечами, давая тем самым понять, что не считает свои писательские опыты чем-то выдающимся и не ищет громкой славы.

«Так о себе может сказать только Лена», – подумала Инна.

– Совершеннейшая чушь. Не наговаривай на себя. Придет же такое в голову! Дилетантство, свежий взгляд и движение на ощупь иногда приводят людей к открытиям.

– Вот именно, что иногда.

– Что из того, что ты начала писать много позже Риты? У тебя чувство слова – врожденное, а не приобретенное. Ты Божьей милостью писатель. Ты слишком к себе строга. Зачем приписываешь себе несуществующие недостатки, объясняя их неискушенностью в литературных изысках? Боишься затеряться среди графоманов? Зря. Нет, я понимаю, в любой профессии можно существовать достойно только до тех пор, пока не утеряна способность к обучению. Я предвижу твой грандиозный успех.

– Да уж… Какой аванс доверия! – чуть насмешливо протянула Лена. – С отчаянным максимализмом пытаешься защитить меня от самой себя? У меня хватает ума бить себя по рукам и… по глупым мыслям. Всем нам это иногда требуется. И не будем забывать то, о чем напоминала нам с тобой в детстве моя бабушка: «Загад не бывает богат».

– Еще бы, ты же все время находишься в состоянии оценки. Вот сиди и жди с моря погоды, – недовольно буркнула Инна.

– Во время творческих исканий, чтобы выскочить из собственной оболочки, писатель должен оставаться один на один с самим собой, а у меня дома – ты же в курсе – даже нет места, где бы я могла уединиться и, не отвлекаясь, сосредоточиться. Мне часто не удается до конца записать внезапно пришедшую мысль, не то что засесть за размышления. Многое откладываю на потом. Пишу урывками, между делами, на бегу. В мою работу над книгой постоянно вторгаются бытовые проблемы. Я не имею возможности посидеть за письменным столом и полчаса кряду. Если только ночью.

Когда родился внук, я взяла себе за правило готовиться к лекциям в институтском читальном зале. Там удается достичь нужной концентрации внимания и максимальной работоспособности. Тишина и особое дыхание зала меня успокаивают и настраивают на деловой лад. Там же ищу темы для рассказов, развиваю их форму, структуру, содержание. Но тогда меня грызет червь сомнения: я недостаточно помогаю детям, мало общаюсь с внуком. А что делать? Если не заниматься любимым делом, это может привести к губительным последствиям, допустим, к депрессии или даже к искажению личности. Свобода и радость приходят к человеку, нашедшему себя. И все-таки я часто бросаю всё и мчусь домой.

– Серьезно? Поразительно! Обрадовала… Зачем, спрашивается, откровенно демонстрируешь преподавательское бытовое убожество? Надо держать хвост пистолетом, мол, «всё хорошо, прекрасная маркиза!» Что примиряет тебя с более чем скромной действительностью? То, что в стесненных обстоятельствах ты не одна? Что глаза округлила? Ждала от меня понимания? И это с твоим-то беспощадным даром наблюдательности? Взятки надо было брать и отдельную квартиру себе строить.

– Инна, тормози. Я, конечно, понимаю твои шутки, но, пожалуйста, не апробируй их сегодня ни на мне, ни на наших подругах.

«Не люблю злые, наглые шутки, особенно, переходящие в пошлость или скабрезность. Они говорят о неуважении к тому, на кого направлены. Надо уметь сразу извиниться, если ненароком сглупила, «с потолка» брякнула. А Инна…» – Аню брезгливо передернуло.

– Не поверю в отсутствие тщеславия. Не чужда? Ведь хочешь же в писательстве, как и в науке, покорить Москву? Давно и прочно? Мучаешься, страдаешь? Мечтаешь, чтобы по твоим произведениям фильмы снимали? Хотя бы по детским. Желаешь, чтобы тебя в будущее взяли?

– Сейчас мало хороших сценаристов. Да и сценарий – это только повод, чтобы режиссер мог выстроить свою картину, так как он ее видит. Режиссерам неинтересно следовать сюжету. Они придумывают то, чем можно завлечь и удивить зрителя. Это музыканты обязаны исполнять ноты, написанные композитором.

– Пока не стоит тебе заморачиваться и время на это понапрасну тратить? – спросила Аня. И добавила: