Любовь и жизнь

1941год. Лето выдалось тёплое. Набирались посаженные в огороде растения, надо было начинать прополку, трава бурно пошла по всем грядкам. Но Анна ходила на сносях, вот-вот должна была родить. Большой живот давил, ноги стали опухать, и она как уточка еле переставляла ими, так что было не до огорода.

— Вот рожу, тогда и наведу порядок, — вслух мечтала она, управляясь на кухне.

Рядом держался за подол юбки трёхлетний Виталик, а пятилетний Миша мастерил аэроплан из фанеры, нарезанной отцом для этих целей.

— Куда эту ораву девать, когда роды начнутся, ума не приложу. Жила бы мама поближе, то вызвала бы её к себе. Надо будет соседку Наумовну просить, чтоб приглядела за сынками, а потом я ей помогу управляться с огородом, картошку покопаю. Вася точно не сможет взять отпуск на работе, — эти мысли крутились в голове Анны, а вечером начались схватки, и муж еле довёл её до больницы.

Две девочки — близняшки появились на свет одна за другой так быстро, что обрадованный отец ещё не успел покинуть приёмный покой.

— Папаша! С дочками вас, — сообщила, весело улыбаясь, молоденькая санитарочка, видя, что мужчина, доставивший роженицу, ещё сидит и рассматривает плакаты на стенках коридора.

— Девочки, — засиял отец, — это хорошо, мальчики у нас уже есть. И даже две, поэтому так тяжело ходила Аннушка. Тогда я побежал домой, обрадую сынков, что у них сестрички появились.

А через неделю 22 июня началась война. И Васю призвали на фронт уже в первых числах июля. На вокзале провожала мужа Анна с двумя сыновьями. Дочек покормила и оставила на попечение соседки.

— Береги деток, Аннушка, а если что, обращайся в депо к Егоровичу, он поможет, — дал наказ плачущей жене Василий. И осталась она одна с четырьмя малолетними детками. Только и помощи было, что Ида Наумовна. Она была одинокой и всегда с удовольствием помогала приветливой молодой чете соседей.

Немец в 41 году молниеносно захватил все приграничные территории и к августу месяцу стал бомбить Унечу. 17 августа город был сдан. Начались тяжёлые голодные годы оккупации.

Тут же стали попадать в чёрный список полицаев семьи евреев и коммунистов. Ида Наумовна принесла Анне страшную весть:

— Аннушка, надо срочно нам ночью уходить, завтра придут и за мной, так как я еврейка, и за тобой с детьми. Партбилет мужа сыграл злую шутку над вами. Вера, жена Митьки-полицая, шепнула мне, что видела нас в списках. Плакала, что её сбесившийся ирод даже детей не жалеет. Ведь мог бы вас пощадить. Так нет, перешёл ему Вася где-то дорогу в депо. Вот и мстит.

Заплакала Анна, четверо детей один другого меньше и зима на носу. Куда деваться? Что делать?

— Двинемся в сторону Лав, — решительно заявила соседка, — у меня там подруга есть, думаю, что не откажет нам первое время побыть у неё, пока всё уляжется. А потом видно будет. Собирай, Анечка, необходимые вещи. Как стемнеет, так и двинемся. Положи детей пораньше спать, чтоб перед дорогой выспались, и накорми хорошенько. Узелок с едой я тоже соберу. Не реви, слёзы плохой помощник.

Решительность Иды Наумовны немного успокоила, придала сил.

Вечером они благополучно добрались до деревни Нежданово, свернули вправо в Займище.

— Здесь опасно оставаться, город близко и полицаев в этих деревнях много. А Лавы далеко, вот туда и двинем, — с уверенностью в голосе сообщила Наумовна.

— Что бы я без неё делала, — с благодарностью подумала Аня, неся двух младенцев на руках.

Виталик и Миша, держась за руки, шли рядом и молчали. Даже дети, чувствуя тревожное положение, не задавали лишних вопросов.

Ида Наумовна несла их небольшой скарб из вещей и продуктов. Много ли унесёшь в такую даль? Взяли самое необходимое.

Позади слышен был лай собак, а впереди глухой стеной вдоль дороги стоял дремучий брянский лес.

— Как бы волков нам не встретить, — подумали обе женщины, — но промолчали, чтоб не вселять страх.

К полуночи добрались до заветной деревни, и Ида Наумовна тихонько постучала в окно, чтобы не напугать хозяйку дома.

— Кто там? — послышался вопрос.

— Это я, Марьюшка, Ида, открывай, не бойся.

С шумом открылась дверь, и хозяйка дома радостно обняла и поцеловала Наумовну, называя её Идушкой.

Вот так Мария приняла в свой дом свою старую подругу и многочисленную семью Аннушки. Своим соседям сообщила, что из Белоруссии добралась к ней в потоке беженцев родная сестра Иринушка со своей дочкой и внуками. И наказала Иде не называться своим именем, чтобы не накликать беду.

— Помирать — так вместе, — обнимая, и тем успокаивая подругу, сказала Марьюшка, — смолоду я люблю тебя, Идушка, таких как ты больше людей не встречала.

Несколько раз полицаи из Нежданово наведывались в деревню, вынюхивали, проверяли каждый дом. Заходили и к Марии, но видя старух и кучу детей, так ничего и не заподозрили.

Иду Марьюшка переодевала в свои деревенские «саяны» (юбки), приказала низко на лоб натягивать «хустку» (платок) и в таком виде она совсем не отличалась от местных жителей в большей части белорусской национальности.

Подсобное хозяйство: козы, куры, гуси и огород помогли большой семье выжить в голодные годы оккупации.