Читаем Любовь и жизнь леди Гамильтон полностью

А вот и он! Перед зданием почтовой станции, в стороне от толпы встречавших стоял Гревилл! Она показала его матери, превознося его красоту, его благородство и доброе сердце. Она смеялась и плакала, махала ему платком, была счастлива, когда он узнал ее и слегка приподнял шляпу. Когда дилижанс остановился, она бросилась в его объятия:

— Гревилл, любимый! — только и могла произнести она. И он тоже был заметно тронут. В глазах его промелькнул светлый, теплый лучик.

Но он мягко высвободился из ее объятий:

— Не будем устраивать этим людям спектакля, дорогая! Подожди! Мы будем принадлежать друг другу, когда останемся одни.

Кивнув ей, он отошел, чтобы помочь ее матери выйти из экипажа. Его глаза с пристальным вниманием оглядели ее с головы до ног. И казалось, он остался доволен результатами своего осмотра: перед ним стояла, смущенно глядя на вето, красивая пожилая женщина, с гладко причесанными на пробор волосами, ничем не выдавая своего низкого происхождения.

— Как вы еще молоды, — сказал он любезно. — И как похожа на вас Эмили! Вас можно принять за сестер!

Миссис Лайен ответила на комплимент старинным французским реверансом еще усугубившим ее сходство с хозяйкой родового поместья.

— Сэр Гревилл очень мил, и я надеюсь…

— Пожалуйста, не называйте меня по имени, — быстро прервал он, ведя ее и Эмму к остановившейся неподалеку карете, в которую работник почты укладывал их багаж. — Эти люди любопытны. И не нужно им знать, кто мы такие. В Эдгвар Роу, Паддингтон Грин! — приказал он кучеру, задергивая занавески кареты, и попытался смягчить свое поведение шуткой. — Ты ведь знаешь, Эмили, я ревнив. И не хочу, чтобы кто-нибудь увидел тебя. Будь это даже подметальщики лондонских улиц!

Сердце ее болезненно сжалось — стыдится он ее, что ли?

В Эдгвар Роу Гревилл снял небольшой домик. Деревня лежала в городской черте, за Гайдпарком. Далеко простирались ровные поля, обработанные трудолюбивыми сельскими жителями. Среди обширных садов и огородов, на большом расстоянии друг от друга, были расположены их жилища — дома причудливой формы с выступавшими почерневшими балками и массивными соломенными крышами, поросшими мхом. Среди них выделялись живописные харчевни и трактиры, летом становившиеся местом паломничества многочисленных городских жителей, ищущих отдыха в деревне, на чистом воздухе. Со своими печными трубами и массивными воротами, обитыми для безопасности тяжелыми листами железа и украшенными старинными дверными ручками, они напоминали укрепленные замки. Далеко на улицу тянули они свои длинные черные руки с большими заржавленными вывесками, с которых свешивались искаженные странным образом фигуры зверей, солнце и звезды. От ветра эти вывески противно скрипели, медленно раскачивались взад и вперед, как полинявшие, отягощенные дождем знамена.

Такова была картина, которую наблюдала Эмма, слушая объяснения Гревилла, пока их экипаж катил по деревенской дороге.

Так вот где она будет жить…

Летом, когда все покроется свежей зеленью, возможно, и будет здесь идиллия, о которой говорит Гревилл, но пока… Ни собачьего лая, ни живого существа. Деревня словно вымерла среди бесконечной равнины, освещенной последними лучами заходящего солнца. В бледном свете деревья простирали безлистые ветви, как дрожащие пальцы увядших стариковских рук. Серые неосвещенные глыбы домов и запертые ставни делали обиталища людей похожими на мрачные гробницы, в которых угасли последние признаки жизни. Все как бы застыло в недвижном безмолвии, нарушаемом странным призрачным скрипом колес.

В этой тягостной тишине они приближались к цели. Эмму охватила дрожь. Она невольно запахнула плотнее свой плащ. Как бы ища поддержки, нащупала руку Гревилла. Твердым пожатием ответил он на ее робкое движение, и все в ней вдруг просветлело, стало тепло и радостно.

Он любил ее, он с нею. Чего же ей бояться?

* * *

Дом стоял в большом саду, его черный ход выходил прямо в чистое поле. В одной из комнат первого этажа была приготовлена скромная трапеза, Гревилл предложил сесть за стол. Но Эмма едва прикоснулась к еде. Ей не терпелось сразу же осмотреть дом.

Они спустились в подвальное помещение, где были уложены штабелями дрова и уголь. Там же была прачечная и комнатка для двух служанок. На первом этаже они осмотрели кухню, где будет хозяйничать мать, прививая Эмме умение вести дом. Рядом с кухней была комната матери. Кроме кровати, стола и нескольких стульев в ней помещался платяной шкаф и большая софа, где она сможет вздремнуть днем после утренних трудов и хлопот.

Перейти на страницу:

Все книги серии Эмма Гамильтон

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии