Любовь анфас

Ну даже если он не смог приехать, то выйти из квартиры за спичками или солью, чтобы позвонить, он мог? Неужели его не хватило даже на это? Господи, ну почему у меня такая цепкая память? Я помню, как спросила его: «Ты детей часто видишь?» – «Конечно». Почему он не сказал тогда, что они живут вместе? Я приехала к свободному мужчине, а он не смог сказать, что восстановил семью. И почему это слабость? Это подлость, мерзость и гадость! Надо быть великодушной, но как трудно! Обидно, что мною воспользовались. Ненавижу!

Ненавидела за то, что все ее героические усилия простить, по-доброму расстаться с Тбилиси были опрокинуты этим вечером. Он не подхватил эстафету примирения, не позвонил. Эстафетная палочка упала в грязь. Хотя почему в грязь? В Тбилиси сухо. Там вместо снега в этом году упала она – московская дамочка.

Шла по Тбилиси и понимала, что исчерпала этот город. Ей больше здесь нечего делать. Круг замкнулся: она улетает тем же рейсом, что и в прошлый раз. Но тогда он умолял о возможности проводить ее, а сейчас она будет доживать до утра одна.

Возвратится в свой мир. В аэропорту ее будет ждать муж, без опоздания. Надежный и честный. А может, вся эта история была послана ей для того, чтобы она оценила свое счастье?

Уже сидя в самолете, вспомнила дорогу сюда. Как чистила зубы и красилась в туалете, когда самолет пошел на посадку. Как будто в другой жизни было. За неделю она прошла путь, на который у других уходит жизнь: любила, страдала, прощала, ненавидела, надеялась. Пожалуй, финальной нотой стала брезгливость. Зашла в дьюти-фри. Содрогнулась от всего, что увидела. В ее доме никогда не будет ничего, что напомнит Грузию: никаких тарелочек, магнитиков, специй. Его коньяк оставила в гостинице. Не домой же везти.

У них с мужем есть что выпить. И в этом будет ее ответ: она сядет в кресло, муж – у ее ног, и они выпьют в тишине и покое, согреваясь у камина. И пусть далеко-далеко, за четыре тысячи километров, кто-то гасит вражду в своем доме, изживает обиды. Ее это больше не касается. Ей все равно. Он не заслуживает ненависти. Только равнодушие. Но к нему еще надо прийти. А пока болит.

В Москве

В самолете она уснула – сразу, еще до взлета. Просто рухнула в сон. Проснулась уже в Москве. С ощущением, что все поняла. Так бывало и прежде. В сложные моменты, когда мозг плавился от неразрешимых вопросов, она вдруг однажды просыпалась с чувством, что знает ответ.

В этом нет мистики. В обычной жизни сознание оберегает от удара. Если правда очень колкая, то мозг обязательно извернется и подстрахует, призывая на помощь чувство юмора или возводя страховочную линию обид. А во сне разум отключается. И тогда наступает момент истины.

На этот раз истина была простой: она действительно была ему никем. И он не говорил про жену не потому, что не знал, как сказать. Просто зачем обсуждать что-то важное с совершенно посторонним человеком. И ласковые слова писал, не придавая этому значения. Она была ему не нужна, совсем. Он ее не понимал. Даже когда она сказала, что «проиграла», он не понял. А это было как в стихах Ахмадулиной: «Вся наша роль – моя лишь роль. Я проиграла в ней жестоко». Это была не их история, хоть и грустная, а только ее. Он не виноват, что она ему – чужая. А она ошиблась, приняв его за своего. Это ее ошибка. «Вся наша боль – моя лишь боль. Но сколько боли. Сколько. Сколько». Кажется, это из «Служебного романа». А у нее и был – служебный роман. И он закончился.

Дома она заглянула в холодильник и поняла, что ее ждали. Стояла любимая фаршированная рыба. Она сейчас поест, выспится и будет учиться жить, забыв о нем. И когда-нибудь у нее это получится.

Опять письмо

Каждый раз, заходя в почту, она делала глубокий вдох. Ждала и боялась вестей от него. Уговаривала себя, что та история закончилась, но надеялась на продолжение. И когда письмо пришло, ей стало страшно, как будто опять предстоит вытерпеть боль. Она не ошиблась.

Его письмо заканчивалось: «Ты нужна мне!» Это уже за пределами добра и зла. Человек, который принес ей столько страданий, который не нашел смелости объясниться и бегал от нее, вышел на связь, как только она отъехала на безопасное расстояние.

Он ни словом не обмолвился о случившемся. Ждет, когда рана не просто затянется, а рубец появится, омертвеет, полностью пропадет чувствительность. Письмо было совсем пустое: «Желаю добра, будь умницей». Наркотик не подействовал. Она «убила» письмо не назло, не в раздражении, а просто так, наводя порядок в почте.

Две недели спустя