Любовь анфас

Так она не бегала давно. Такси встало в пробке, и она выскочила, чтобы было побыстрее. Надо успеть помыть голову, надеть самое элегантное платье, маленькую нить жемчуга, не забыть любимые духи и найти его, пока он на работе. Срочно, потому что так больше нельзя. Она не ела четыре дня и почти не спала, может быть, поэтому реакция была такой бурной. Через нее шел ток нежности, а заземления не было, ток бил по жилам. Она должна увидеть его – и все. Без «зачем» и «почему». Увидеть, а там видно будет. Увидеть любой ценой! Даже если для этого надо будет ждать на ступенях его офиса всю ночь. Она не уйдет, не поговорив.

Что она хотела услышать от него? Конечно, что это все – чудовищное недоразумение, что просто все навалилось, что завтра все будет иначе. Но понимала, что не услышит. Пока ждала, в голове прокручивала варианты: совсем плохо с отцом? Не хочет дальнейших страданий от расставания? Да мало ли что еще…

Не было только одной версии: к нему вернулась жена, а с ней он просто «дружил». И все его письма – это обыкновенные позывные дружбы. Она смотрела на него, как на чудо света. Впрочем, он на нее так же. Искренне не понимал или делал вид. Вершиной было: «Какие у тебя ко мне претензии?» У него налаживаются отношения с женой, он очень этим дорожит. И, видимо, не он хозяин положения. Решать будет не он. Поэтому главное сейчас – не проштрафиться. Поздно вернуться? Ни-ни.

Он встретил в аэропорту – по-дружески. Потом сообразил, что в постели теплее, комфортнее дружить, чем на улице. А дальше как честный человек хотел сказать, что продолжения не будет, но как-то неловко стало. Проще было расстаться, назначив встречу на завтра. Он знал, что на эту встречу не придет. Каждый раз, говоря «завтра», он знал, что вместо встречи будет новое послание с описанием непреодолимых обстоятельств. Ей становилось легче с каждым его словом. Боль уходила, подступала брезгливость.

Я его придумала. Приписала ему ум, честь, мужество, потому что средний род легко обрядить во что угодно. Есть мужчины и женщины, а он – средний род. Единственное, что жалко: Тбилиси – красивый город, Грузия – достойная страна, но для меня это душевный Чернобыль. Я сюда больше не приеду. Потому что для меня Грузия – это он. Впрочем, я ему об этом писала.

Примирение

С утра она еще кипела и страдала. Не хочу его видеть! Урод и трус! Сумасшедший! Она знала эти фазы: сначала цунами жалости к себе – потом терапевтическая агрессия. А потом жизнь как-то сама подставила плечо. Плечо было мягкое, уютное, округлое. И принадлежало психологу, с которой случайно познакомилась еще в прошлый приезд. Вообще-то всегда относилась к психологам с иронией, считала их дармоедами, но, кажется, это было исключение. Ей объяснили ситуацию. Это не Россия, здесь нет той цельности чувств и скупости слов, к которым она привыкла. Здесь действительно Восток, где сладкие слова мало что значат, речи и поступки живут отдельно, а семья является самоценностью: не важно какая, но она должна быть.

Ей стало стыдно. Ведь она сильнее, счастливее его. У нее дома мир и покой. Что она хотела? Искупавшись в любви, вернуться в крепкий дом, а ему остаться в своем одиночестве, стыдясь знакомых, что не растит собственных детей? Конечно, он должен был ей все сказать. Но у него не хватило духу. Он – слабый. Другу бы он сказал. Какая проблема – сказать другу, что вернулась жена? А ей не смог. И это лучший ответ на вопрос, кем она была для него. Нет, не просто другом. Или не только другом.

У него нет той витальности, той энергии, которая позволяет жить в нескольких измерениях. Он не потянет. Как это у психологов называется? «Трубное сознание». Это когда у человека нет периферийного зрения, и он смотрит на мир, как через трубу, и видит только то, на что в данный момент эта труба направлена. Он видит сейчас лишь свои проблемы, которые, навалившись скопом, высосали его. Ей просто ничего не осталось. Он – как пересохший колодец, а она гневно гремит своим ведром и требует воды. А нету!