Любовь анфас

Леся рыдала, Вика утешала, часы тикали. И главными в этом трио были, конечно, часы. Леся не могла успокоиться, Вика не могла ее утешить, и только часы гарантировали, что боль пройдет.

И они сдержали свое слово. Когда через пару недель Вика позвонила Лесе на большую землю, то услышала ровный голос. Леся вышла на работу, она прибилась к родной стае, жизнь вернулась в свои берега. Глупо уподобляться Пятачку, который рыдает над лопнувшим шариком. Значит, можно выдохнуть, все хорошо.

Но не хорошо. Вике было не хорошо. Вике было плохо.

Серый не подходил на пушечный выстрел. Переложить на него часть своих терзаний было невозможно. Он отодвинулся. Вика понимала, что между ней и Сергеем стоит Леся. А раз она уехала, то осталась амбразура. И теперь она не может дотянуться до него, руки тонут в пустоте.

И вообще Вика устала, несмотря на то что бодрилась, обманывала себя новыми планами. Взять тех же черепах, до которых она так и не доехала, променяв их на летучих мышей. Может, черепахи ее по-прежнему ждут? Может, еще не поздно к ним рвануть? Хорошо, когда тебя кто-то ждет, ну хоть черепахи… Вика все чаще задумывалась о том, что «человек мира» звучит гордо, а по-простому означает «без роду, без племени».

Ей все чаще стало сниться одно и то же. Жуткая жара и океан – безбрежный, покрытый барашками волн. Только волны какие-то странные: неподвижные и сыпучие, желтовато-серые, равнодушные. И нет шума прибоя, только вой ветра. Непривычно молчаливые волны. Да это же пустыня, бескрайняя песчаная пустыня. И по этим горячим волнам ветер гонит колючку, которая похожа на комок пожухлой травы. Колючка катится весело, бодро, и со стороны видна только радость движения, его бездумная легкость. Но Вика чувствует напряжение колючки, которая изо всех сил пытается зацепиться за песчинки, опереться на дюны, чтобы остановиться, отделиться от ветра, пустить корни, успокоиться. Вика ощущает, как больно колючке цепляться за острые грани песчинок, как обреченно соскальзывает ее сухонькое тельце и несется все дальше и дальше, за горизонт.

Вика во сне мучилась невыносимой легкостью этого движения и плакала от сострадания к колючке. Или к себе? Просыпалась, жадно пила воду, как будто она только что вернулась из пустыни, и говорила себе нарочито бодрым голосом: «Приснится же такая глупость».

Но глупость не отступала. И тогда Вика сдалась, желая выспаться без тревожных снов про колючку. А действовать для Вики означало одно: паковать чемодан. На этот раз Вика кидала в чемодан вещи с такой поспешностью, словно убегала от преследователей.

Но она собиралась не к черепахам. Черепахи подождут, они ведь живут долго, говорят, триста лет. К ним всегда успеть можно – было бы желание. Вот с желанием как раз и были непонятности. Вика чувствовала себя перегоревшей лампочкой, которую ее бабушка использовала для штопки. Засунет в носок прямо под дырку и натягивает нитки поверх, скользя иголкой по гладкому стеклу, пока не нарастит нитяную пленку. Бабушки давно нет. Теперь нужно самой штопать разодранную жизнь. Перегоревшая лампочка уже есть, дело осталось за малым.

На этот раз Вика бежала к Лесе, на большую землю, к маме, к холодным сумеркам и котлетам с картофельным пюре. Ей хотелось спрятаться в обычной жизни, как в окопе, защищающем от одиночества.

На пирсе она встретила Сергея. Он ждал ее. Новость о Викином отъезде уже долетела до него. Ах да, она ведь отдавала ключи от бунгало Вене и Феде, даруя им целый месяц оплаченного жилья. Великовозрастные обалдуи тут же разнесли весть по острову.

– Ты насовсем? Викуль… – очень бережно сказал Серый.

– Наверное. Не знаю, Сережа, я вообще ничего не знаю, – тихо ответила Вика.

– В принципе, это правильно. Потепление идет, ледники тают, скоро острова затопит на хрен, – пошутил Сергей. Но как-то невесело…

– А ты успеешь спастись? – подхватила игру Вика.

– Думаю, что да. Я вообще много думаю. От подруги твоей заразился. Вик, передай там… Ну Лесе. Ты же ее встретишь? – и он протянул небольшой холщовый мешочек.

– Встречу, Серега. Мимо нее ни мне, ни тебе не пройти. Я правильно тебя поняла?

– Вообще-то да. И прости, если что. Оптом прости, подруга.

Они обнялись, как когда-то при первой встрече. Он покачал ее, будто баюкая, и сказал такое обнадеживающее: «Ну все-все, все образуется…» И Вика ему поверила.

* * *

Впервые, ночуя у Леси, Вика не встретилась во сне с колючкой, которая ободралась об острые грани песчинок. Она проснулась с предчувствием счастья.

Но счастье повело себя странно. Вместо того, чтобы забить на работу в честь приезда подруги, Леся предложила пойти к ней в институт. Она впустит ее в свой мир: познакомит с коллегами, сводит в институтский буфет, покажет библиотеку. Из предложенной программы Вика с удовольствием ограничилась бы буфетом.