Любой ценой

-- Она же не от себя только -- прочла в истории болезни. Это все пройдено: перестрадал, смирился... Холин, конечно, погань, но если рассудить, что я ему продал? Два месяца за решеткой, никому не нужных. Восемь тысяч посулили. Четыре вперед, четы-ре после. Семье без отца ой как пригодятся! А моих забот -- запомнить, где и кого стукнул. Да перед вами стыд стерпеть.

-- До суда дотянуть не надеялись?

-- Ни в коем случае -- детям такое пятно!.. Хотели вы добра, Пал Палыч, а последнее утешение отняли. Далась вам эта правда!

Входит Томин, держа историю болезни, здоровается с Тобольцевым, тот не отвечает.

Знаменский раскрывает тонкую медицинскую папочку. В ней две-три записи на одной странице. Прочтя их, Пал Палыч обме-нивается с Томиным понимающим, облегченным взглядом.

-- Введите, -- говорит Томин в коридор.

Конвоир впускает Грибеник.

-- С этой женщиной вы беседовали в медчасти?

-- Она не виновата. Она меня пожалела и помогла...

-- Погодите с рыцарскими порывами. Вам известен человек, который вам благодарен, гражданка Грибеник?

-- Похоже, один из наших арестантов.

-- Ваша медицинская специальность?

Грибеник молчит.

-- Забывчивы женщины, беда! -- вмешивается Томин. -- Не по опухолям она. Окулист у нас Кира Михайловна. По глазным болезням.

-- Горло не меньше болит, Василий Сергеич? -- спрашивает Знаменский.

Тобольцев машинально щупает горло и сплевывает, неотрывно глядя на Грибеник.

-- Зачем вы сказали Тобольцеву, что у него злокачественная опухоль?

-- Может быть, мне показалось... там написано по-латыни... в истории болезни.

-- Будьте добры, пальчиком: где тут по-латыни или по-англий-ски, по-испански, по-марсиански написано "рак"?

Грибеник отворачивается от папки.

-- Вы поняли, Василий Сергеич?

-- Нет, я не... Невозможно же... Да как же так?!

-- Грибеник -- добрая знакомая Холиных.

Тобольцев вскакивает как подброшенный, беспорядочно ме-чутся руки, душат бессвязные слова:

-- Ты!.. Заживо похоронила... Гадина ты подлая... подлая. Тебе бы, как мне...

Захлебываясь слезами, он странно топчется и шатается, словно пьяный в гололед.

-- Неужели жить буду?.. Буду жить...

-- Гражданка Грибеник, вы когда-нибудь слышали слово "со-весть"?

-- Это понятие не юридическое, -- она смотрит на Знаменско-го вызывающе.

-- Давайте о юридических понятиях. Вам оставалось по старому делу...

-- Пять месяцев, -- подсказывает Томин.

-- А нового не будет. Нет статьи. Я ведь тут не врач, а так, на побегушках. Мало ли что сболтнешь в коридоре?

-- Номер не пройдет. Вы участвовали в организации двух прес-туплений: укрывательство убийцы и самооговор невинного чело-века!

-- Ничего я не организовывала... Не докажете!

Слово берет Томин.

-- Кира Михайловна, вы самонадеянны. О вашем знакомстве с семьей Холиных людям известно. Обман Тобольцева очевиден. Если добавить оригинальную деталь, что последнее время на свидания с вами приходит не муж, а Дмитрий Холин, то, пожалуй, для начала довольно. А дальше еще поработаем.

Грибеник начинает всхлипывать.

Томин подходит к Знаменскому, который отвернулся к зареше-ченному окну, тихонько спрашивает:

-- Паша, ты что? Тобольцев плачет с радости, Грибеник со страху, а ты-то что невесел?

-- Да знаешь, ненавижу, когда приходится ненавидеть!..

x x x

В квартире Холиных семья за ужином.

-- Кушай, Вадик, кушай, ты так осунулся, -- приговаривает счастливая мать.

-- По-моему, мы больше осунулись, пока он сидел... -- замечает старший брат. -- Иди же, папа!

-- Сейчас, -- тот в соседней комнате возится с протезами.

-- А можно не стучать челюстями, когда люди едят? -- обора-чивается к нему Вадим.

-- Он у себя в камере привык к тишине! -- качает головой отец.

-- Вадик, нехорошо, -- на мягких тонах журит мать. -- Папа для вас всю жизнь, не разгибая спины...

-- Оставь его, он глуп, -- бормочет отец, садясь за стол.

Некоторое время все едят в молчании. Но вот Вадим отодвига-ет тарелку и поднимается.

-- Куда? -- настораживается отец.

-- Прогуляться-проветриться.

-- Твои прогулки слишком дорого обходятся семье.

-- Мама, он спятил! Он хочет снова запереть меня в четырех стенах!

-- Сядь, говорю тебе! И затихни до суда. Еще неизвестно, чем все кончится, -- поддерживает отца Дмитрий.

-- Митя, но Вадик столько перестрадал, -- робко вступается мать. -Иногда ему все-таки нужно развлечься?

-- Он не умеет развлекаться прилично, мама.

-- Ах, Вадим, Митя по-своему прав. Он опытней, прислушивай-ся к мнению брата. Митя все имеет, добился хорошей должности и пожинает плоды...

-- Доби-ился! Без вас он заведовал бы в бане мочалками!

-- А где бы ты был без родителей?

-- Между прочим, в институт я прекрасно поступил сам!

-- Мальчики, мальчики, перестаньте ссориться! -- страдает мать. -Вадик, ведь разговор только о том, чтобы ты немножко потерпел.

-- А я не могу терпеть. Организм не позволяет. Я не желаю пожинать плоды, когда на макушке засветит плешь!

-- Он глуп, -- повторяет отец, который один еще продолжает жевать.

-- Зачем ты так, Вадик? Ведь ты всех нас любишь! -- Мать пытается обнять его. Вадим увертывается.

-- Люблю? Да чем вечно клянчить у вас то трояк, то сотнягу, лучше пойти и трахнуть кого-нибудь по башке!