Любой ценой

Повеселевший Знаменский открывает сейф, чтобы убрать папки, но спохватывается:

-- Да, Зина, ведь ты с чем-то пришла!

-- Это по поводу следов крови. Я выписала из протокола осмотра. Видишь -- форма капель, высота падения, дорожка брызг... а тут снова... По пути прочтешь и разберешься.

x x x

На сей раз кабинет обычный, следователь с допрашиваемым сидят друг против друга как пришитые.

-- И не надоело со мной возиться, Пал Палыч? -- безучастно спрашивает Тобольцев.

-- Надоело. Сегодня решил твердо: я не я, но докажу, что ваша история -- чистейший самооговор!

-- Я буду стоять на своем.

-- Не устоите, Василий Сергеич. Начнем с картины преступле-ния. Вы ударили. Он упал. Вы ушли. Так?

-- Так.

-- А вот и не так! У меня в руках копия документа, которого Холин, по счастью, не видел. Беднягу Киреева сначала, оказыва-ется, били в подворотне. Он, вероятно, упал на колени -- кровь капала с небольшой высоты. Затем тянется редкая цепочка ка-пель к подъезду -- человек вскочил и пытался убежать. Его настигли и добили. И все это сделали вы? С досады, что привязал-ся безобидный старик?

От сознания, что все рушится, Тобольцев вскипает:

-- А если я хотел его убить?.. Да вот, хотел!.. Понимал, что сегодня-завтра арестуют, все вокруг ненавидел!

-- Полно, Василий Сергеич, Вы же дома сидели. Возились с ребятами, помогали теще стирать. Не выпивали. Никуда не выхо-дили. Это называется алиби. Прошу -- показания Прасковьи Андреевны.

Тобольцев берет протокол, читает, закусив губу, шепчет:

-- Она меня выгораживает.

-- Да откуда ей знать, что нам важно ваше поведение четырнад-цатого июня?

-- Могла напутать... -- Он хватается за последнюю надежду. -- И я мог напутать. Ошибся же про мусорные баки! Вспомнил -- поправился!

-- Потому что держали связь с Холиным. Через Киру Михай-ловну. -Знаменский невольно улыбается, видя глубокую расте-рянность Тобольцева. -После выезда в Товарищеский переулок немедленно побежали в медчасть -- зуб заболел. Ну и, естествен-но, "вспомнили" и поправились... Все, Василий Сергеевич. Вам остается только объяснить, ради чего вы рвались в убийцы. Ни один суд не признает вас виновным!

-- Суд? -- горько хмыкает Тобольцев. -- До суда, Пал Палыч, дожить надо...

-- Что за настроение?

Тобольцев роняет голову на руки. Больше у него нет сил таить-ся. Он рассказывает, что с ним случилось -- рассказывает взахлеб, с подробностями, крепко впечатавшимися в память.

А случилось вот что. Недели две назад вызвали его в медсан-часть на осмотр: можно ли разрешить прогулки (добаливал анги-ной).

В коридоре ожидали еще несколько арестованных. Кира Ми-хайловна, сестра, сидя за столиком возле стеллажа с историями болезни, распределяла кого к какому врачу. С зеками держалась участливо, душевно. Сама в аккуратном халатике, приятная такая женщина. Тобольцев, грешным делом, засмотрелся и не против был, что сестра очереди не соблюдала -- всех вперед него выклик-нула.

Оставшись с Тобольцевым наедине, она медлила и вроде бы смущалась. Потом вдруг ласково спрашивает:

-- Что у вас... с горлом?

-- Застудил немножко. Курил в форточку.

-- Такой молодой! -- "нечаянно" вырывается у Грибеник.

Тобольцев понимает ее внимание по-своему:

-- Не старый, конечно. Хотя -- двое ребят.

-- И дети есть!.. -- ахает женщина.

-- А что?

-- Нет-нет, ничего... Извините... Вот порошки, принимайте по одному на ночь. Когда боли резко усилятся, придется увеличить дозу.

-- У меня что-нибудь нашли?.. Доктор что-то сказал не по-русски...

-- Дайте я сама прощупаю. Сглотните. Да-а... Под мышку не отдает?

-- С какой стати -- под мышку?

-- В подобных случаях бывает... Я ведь врач-онколог, это по опухолям. Хороший специалист.

-- И что же со мной?

Грибеник "спохватывается" и говорит наигранно-бодрым то-ном:

-- Поболит -- пройдет.

-- Вы скрываете...

-- Ах, дернуло же меня!..

-- Что-то серьезное?

-- Я не имею права, Тобольцев!

-- Опухоль, да?.. Неужели рак?!

Грибеник горестно молчит.

-- Операция?

-- Вы толкаете меня на служебное преступление. Но я не в силах обманывать... Эту форму пока лечить не умеют.

Тобольцев отшатывается и что-то беззвучно шепчет. Он прик-ладывает ладонь к горлу, сглатывает, прислушивается к ощуще-нию.

-- Но... я нормально себя чувствую...

-- Вот и чудесно! И забудьте все, что я сказала! -- снова подчеркнуто бодро советует Грибеник.

-- Никакой надежды?.. -- Тобольцева начинает бить дрожь. -- И сколько же я?..

-- Не могу... не поворачивается язык.

-- Очень вас прошу!.. Надо хоть как-то подготовиться...

-- Месяц-два -- предел. Такая форма, что под конец будет, как взрыв... бедный вы, бедный... Если надо что-то передать близким, я для вас рискну -и погладила по плечу...

-- Вот так в пять минут жизнь рухнула! -- убивается теперь Тобольцев в следственном кабинете.

Сведя брови, Знаменский пишет несколько фраз, вызывает конвоира и передает ему записку со словами: "Майору Томину".

-- Ну вот, я силком вырвал правду у нее. Вы -- силком у меня. Что толку?..

-- Очень болит, Василий Сергеич?

Тобольцев осторожно поводит шеей.

-- Пока терпимо.

-- Она могла ошибиться.