Люблю, убью, умру...

— Негодяй! Противный негодяй! — воскликнула она, но ее противоречивое женское сердце неожиданно отозвалось — нет, не негодяй. Нет, не противный. — Я вас…

— Что? Ну что вы со мной сделаете? — издевался он.

— Я вас убью… — растерянно произнесла она.

Они молчали, глядя друг на друга. Дуся дышала тяжело, еще ощущая вкус поцелуя, запах табака и одеколона — запах мужчины, чужой и манящий.

С Андреем было не так — он был родной, без каких-либо запахов…

— Послушайте… — волнуясь, начал Карасев. — Убивайте меня сколько угодно раз, я с готовностью подчинюсь любому вашему желанию, только… Словом, позвольте мне рисовать вас, обожаемая Евдокия Кирилловна…

— Да вы меня уже рисовали, Иван Самсонович!

— Нет, не так… не то… Я клянусь! Я не воспользуюсь своим положением и буду только художником, и не больше! Я буду вас рисовать такой, какой вижу, но буду само целомудрие!!!

— Я вас поняла, — дрожащим голосом произнесла Дуся, — в каком виде вы хотите меня изобразить…

— Дуся! Вы же современная, эмансипированная девушка, вы играете в театре… Вы должны понимать, что такое искусство!

— Нет!

Она убежала, оставив раздосадованного, смущенного своей вспышкой Карасева. Но он не оставлял своих попыток склонить Дусю к позированию.

У нее дома, тайком, встречая на улице, сталкиваясь на какой-нибудь выставке, за кулисами театра, в котором работала Дуся, — везде и всегда он шептал ей одно и то же, и этот умоляющий мужской шепот с запахом табака и одеколона буквально преследовал ее. Ей хотелось ему позировать!

Было жаль Андрея — он ревновал ее к Карасеву, и ей не хотелось подвергать жениха нравственным пыткам. Но одновременно ее злила зависимость от Андрея, этот вечный страх — огорчить, разочаровать его…

Однажды она пришла к Карасеву.

— Я согласна, — сказала она. — Только помните — вы обещали…

Карасев сдержал свое слово — он ни разу не приблизился к ней, не позволил себе ни единого намека, позволяющего истолковать его поведение как фривольное. Пожалуй, сеансы были даже скучноваты — он смотрел на нее, как на натуру, пристальным, жестким взглядом художника, в котором не было никакого намека на эротизм.

И вот, когда картина была уже закончена, в мастерской Карасева неожиданно появился Андрей. Словно материализовался из воздуха. Раз — и вот он уже стоит на пороге, смотрит на Дусю безумными глазами.