Люблю и ненавижу

«Слышу, — думал он, но опять ничего не отвечал. — Все я слышу… Знала бы ты, какой сон я видел… Да и не уверен я особенно, хотя, кажется, еще и не сошел с ума, что и это не сон; может, и не тот, ночной, так другой какой-нибудь… Выходит, значит, так… давай по порядку… значит, так, она… нет… значит, так… она знает давно меня, и это второй раз был, а третий-то теперь, выходит?.. И откуда только Ларису знает, Зину… Ну да, да, она же объяснила, обманула, провела… Лиса! А я что, так тогда ничего и не понял? Интересно! Ничего не понял, вот что интересно. Спас ее… Это я тогда хорошо придумал, что спас. Может, сон это все-таки?..»

Ну, а потом Надя видит, что он молчит, и решила разыграть над ним новую шутку, как будто даже прочитанную где-то, и повела тонкий, запутанный разговор. Алеша наконец даже кивать начал — мол, он отлично понимает, как же, как же…

— Придет отец, ты на его болтовню не обращай внимания, — говорила Надя. — Он человек со странностями, заговаривается немного… Горе-то у него большое. Сразу двух сыновей потерял. Года три назад, наверно, пошли они на охоту, ушли, да и с концом. Оба рослые были, сильные, за плечами у каждого по двустволке, тепло одетые, в новых ватниках, в больших охотничьих сапогах. Оба красивые, братья мои, старшие братья-близнецы, бороды у них такие пышные были, вот как, может, у Зевса, каким я его представляю… Ну, а отец все никак поверить не может, что пропали они… Каждое утро их ждет вот уже три года… Ходит-ходит по избе, ворчит, что вот ушли, давно бы пора вернуться, так нет, опять где-то шастают, с детства ни отца, ни мать не слушались… Ходит так, ходит, а сам в окно поглядывает. Изведет себя ожиданием, подойдет к окну, и ему уж начинает мерещиться, что видит он их, возвращаются они с охоты, идут во-о-он из того лесочка, — Надя показала рукой в окно. — «А, ну вот и они, наконец, — начинает радоваться. — Идут, черти окаянные… Хоть бы их там, действительно, медведь, что ли, задрал, чтоб знали, когда возвращаться. Идут, идут, слава богу…» Говорит он это так, а сам верит, что в самом деле идут, с охоты возвращаются сыновья… Бывает, еле успокоишь его, целый день мучается и все ждет, ждет… Не знаю даже, как он тут один в лесу останется, когда уеду в Москву учиться. Изведет себя совсем…

Отец, вернувшись с обхода, действительно начал с вопроса: «Не вернулись еще?» Надя как-то неопределенно пожала плечами, сказала, что это вот Алеша, ее гость; отец подошел, крепко пожал руку, но ничего не сказал, ничего не спросил. Странного в нем Алеша ничего не заметил, нормальный рослый мужик, светлые, ясные глаза, густая, с проседью, темная борода… Но потом в самом деле было слышно, как он ворчит в другой комнате, что черт бы побрал этих сынков, сущие бездельники, давно пора вернуться и делом заниматься… Со временем ворчание становилось тревожней, изредка отец заходил на кухню, где сидели Алеша с Надей, и, заглядывая в окно, говорил: «Нет, не идут… Нету пока, окаянных…» Надя все показывала Алеше руками: мол, не удивляйся, я тебе рассказывала, ничего странного нет… Отец уходил в другую комнату и там ворчал сильнее прежнего; слышно было, как он там чем-то занимался: что-то брякало, стучало, трещало, но, правда, недолго — отец снова приходил и смотрел в окно в сторону лесочка… Но никого, конечно, там не было. «Шастают где-то, окаянные… В детстве, бывало, тоже не загонишь их домой… Ни мать, царство ей небесное, ни отца не слушались… Черти, истинно черти окаянные…» Но вот один раз, выглянув в окно, он вдруг удовлетворенно хмыкнул: «Ну вот и они… возвращаются наконец. Хоть бы их там, действительно, медведь, что ли, задрал, чтоб знали, когда домой возвращаться. Работать тоже надо знать время…» Надя сказала Алеше глазами: «Началось… Не обращай внимания…» Алеша с каким-то странным страхом и жалостью смотрел на ее отца. Но когда отец во второй раз, посмотрев в окно, наивно-радостно сказал: «Идут, идут, черти…», Алеша тоже выглянул в окно — так просто, машинально — и увидел… и глазам своим не поверил! Из лесочка, на который указывала ему Надя, действительно шли два бородатых парня в высоких охотничьих сапогах, в темных ватниках, с ружьями за плечами… Алеша протер глаза и снова посмотрел в направлении леса: точно, идут!

— Надя, — прошептал он, — ты ничего не видишь? — и показал рукой за окно.

Надя посмотрела через его плечо.

— А ты что, видишь что-нибудь? Ничего не вижу…

— Нет, нет, — тихо сказал он, — ничего не вижу, — хотя явственно видел, как из леса к дому шли два парня. Он боялся ей сказать, что видит этих парней, потому что она подумает еще, что и он спятил, видит людей, которые три года назад пропали в лесу… Но и не видеть их он тоже не мог: они точно шли, они были, двигались, было видно, что они даже разговаривали.

— Идут, идут, окаянные… — все повторял отец, выглядывая в окно.

А Надя показывала Алеше: не обращай внимания, они каждое утро у него идут вот уже три года… Что сделаешь, раз такое горе?