Люблю и ненавижу

«Да что же это?! — с ужасом подумал Алеша. — Что это? Может, у меня с воображением чего-нибудь случилось? Может, трекнулся я? Вчера вот сон, Зевсы, боги, чертоги, черт знает что такое… Сегодня братья из лесу идут, когда идти они совсем не могут, потому что их нет, нет…»

Он снова посмотрел в окно и там, за окном, отчетливо и реально видел двух парней, которые уже не так далеко были от дома, они шли, они разговаривали, они были…

«Как же это?..» — думал Алеша.

А Надя ему говорила:

— И вот так всегда, каждое утро… Ну кого он там видит, как он может, человек в здравом уме, взрослый, серьезный, как может он видеть кого-то там? Ну вот, посмотри сам, разве есть там кто-нибудь? Видишь ведь, собственными глазами видишь, что никого там нет… И быть никого не может. Но отцу это не объяснишь, попробуй вот скажи ему сейчас, что нет никого, — рассмеется, не поверит, дурой обзовет…

«Да, да, — думал Алеша, неотрывно глядя в окно, — нет никого, нет… А они вот идут, идут… И ружья-двустволки, и ватники синие, и похожи оба, ясно, что близнецы… Ну вот хоть что близнецы, разве может померещиться? Так ведь нет, именно близнецы идут, и бороды одинаковые, и носы, и глаза… Даже смеются, кажется, одинаково. Нет, это черт знает что такое со мной творится. Я, наверное, спятил все-таки…»

И потом он уже смотрел на приближающихся братьев, буквально впившись в них глазами. Не было никаких сил оторваться от этого наваждения. И смотрел тем пристальней и упорней, чем больше шептала рядом Надя: «И вот нет никого, а ему кажется, есть… Да кто? Где? Почему же я этого не вижу? Если бы это было реально и возможно, то я бы первая их увидела, потому что увидеть их я, может, хочу больше других… Но ничто не возвращается во времени, необратимость времени очевидна. Разве вот сойти с ума… Но легко ли это — сойти с ума? Да и как это — сойти с ума? Что при этом надо чувствовать, что слышать, что видеть? Может, что вот они идут… Это может быть?» Подходил отец, Надя прекращала шептать, и все втроем смотрели в окно… Когда братья подошли совсем близко к дому, у окна сидели Алеша и Надя (Надя отвернувшись), а отец был в другой комнате. Они подошли к самому окну, один из них, подняв руку, весело побарабанил по стеклу и громко рассмеялся, показывая на подстреленных уток. Это было выше Алешиных сил, он подпрыгнул на своей табуретке, как ужаленный, и дико взглянул на Надю (Надя через несколько минут, когда Алеши уже не было, хохотала, как сумасшедшая).

Все остальное Алеша помнил вскользь…

…По-настоящему он пришел в себя только в поселке, сидя на лавочке рядом со своим домом…

Он услышал вдруг разговор, голос Геры: «Ну уж, тут ты меня уволь…», хлопнула дверца, заработал мотор, и машина тронулась с места…

«Значит, — подумал Алеша, — они с Шуркой уже вернулись с рыбалки».

Он сидел спиной к Гериному дому и только слышал его слова, но не видел ни его самого, ни кому предназначались слова, ни как тронулась машина. Он оглянулся (верней, выглянул из-за забора, потому что лавочка была устроена у забора) и увидел Людмилу. Она стояла в красном своем платье, бледная, красивая, посреди дороги, держа в руке бежевую сумочку.

«Похожа на Ларису, — вдруг подумал Алеша. — Особенно волосы. Искрятся… Да, да, — думал он, — может, потому и Лариса нравилась?»