Любить и убивать

Логунов. Не забыл.

Светлана. Тогда не надирайся как свинья.

Логунов. Не цепляйся ко мне сейчас, очень тебя прошу.

Светлана. Налей и мне… Как ты эту гадость пьешь?

Логунов. А твоему сыщику нравится.

Светлана. Мне-то какое дело?

Логунов. Как — какое? Даме следует знать вкусы нового любовника.

Светлана. Ты — идиот?

Логунов. Не стоит, Света. Худо-бедно, но я знаю тебя.

Светлана. Тогда помалкивай. Я-то про твою Эльку не вспоминаю.

Логунов. Которую ты мне ненавязчиво уложила в койку…

Светлана. Замолчи, болван!

Логунов. Молчу. А вот ты, к сожалению, не молчишь. Разговариваешь много.

Светлана. Зато знаю, где и как.

Логунов. Он неглуп и подозрителен, Света.

Светлана. А что, надо было дурака нанимать?

Логунов. Надо было.

Светлана. Поначалу все так просто складывалось…

Логунов. Любым способом уговори этого Сырцова устроить тебе свидание с Ксюшкой. И любым способом — любым! — умоли ее немедленно вместе с тобой уехать за границу. Там спрячьтесь, забейтесь в нору и ждите. Может, я один здесь как-нибудь выкручусь.

Светлана. Эх, Валя, Валя! Ничего-то ты не сможешь. Иди, натягивай брюки, влезай в пиджак и — к банкирам щеки надувать. Это у тебя пока еще получается.

Логунов. Посошок на дорожку.

Светлана. Сколько у тебя уже этих посошков?

Логунов. Запомни, Света. Мы с тобой одной веревочкой связаны. В одиночку не дергайся понапрасну. Ну, я пошел.

Тихий чмок — поцеловал на прощание. Легкие шаги — теннисные туфли. Пауза. Бульк. Следовательно, она себе этой гадости налила.

Сырцов снял наушники, и вдруг, совершенно не ассоциируясь ни с чем, в сознании вспыхнула картина: в ночи человек в темной кожаной куртке быстро, местами сбиваясь на бег, шел мимо австрийского посольства. И вторая, возникшая уже по настоянию разума картина: весь в белом Логунов быстро, местами так же сбиваясь на бег, направляется к нему, Сырцову…

Причудилось — и можно отряхнуться. Все может быть, все может быть….

По Фрунзенской, по Кропоткинской набережным выбрался к Бульварному кольцу и в тесноте медленно покатил через Пушкинскую площадь к Страстному. Вильнул налево у Петровских ворот и, по нынешним временам почти совсем не нарушив, развернулся напротив МУРа и пристроился у Эрмитажных телефонов-автоматов. Хорошо, если бы Володька на месте был…

— Капитан Демидов! — рявкнула трубка. Вот и ладушки!

— Когда майором станешь, капитан? — измененным голосом осведомился Сырцов.

— Когда тебя, — узнал его Демидов, — бездельного паразита, в узилище на срок упеку!

— Такие условия Махов поставил в связи с получением очередного звания?

— Да пошел ты! Что от меня надо?

— Десяток минут сейчас на меня найдется?

— Ну?

Не знал нынешних муровских телефонных порядков Сырцов. А в садике-то двух беседующих ой как трудно прослушать. Да и вообще на воздухе приятно.

— Выдь на Волгу, а? — попросил Сырцов началом стишка.

— Твой стон раздается над великою русской рекой? — заинтересовался Демидов.

— Этот стон у нас песней зовется, — напомнил Сырцов.

— Ты где? — не осталось времени для шуточек у делового Демидова.

— На скамейке у входа в ресторан.

— А почему не в ресторане?

— Только с тобой.

— Взятку, значит, предлагаешь. Буду. Жди.

Пока никак не выруливал на Владимира Игнатьевича Володька Демидов. Не по-взрослому румян, по-мальчишески импульсивен, неположено оживлен и сметлив. Вот он, в голубых джинсах, в оранжевой маечке навыпуск из-под короткой, на молниях курточки. Не шел, бежал на встречу со старым приятелем.

— Как тебя в таком наряде в контору пускают? — удивился Сырцов, поднимаясь. Шлепнулись ладошкой в ладошку.

— Я нашим вертухаям объясняю, что одет для засады.

— А Махову как объясняешь?

— Он не спрашивает.