Любить и убивать

--Что вы мне хотите сказать, Светлана Дмитриевна? Коротко, конкретно, окончательно.

--Не знаю, — проблеяли на том конце провода. —Нет, конечно же знаю. Не бросайте меня, Георгий.

--Я не муж, не любовник, — нарочно грубо сказал Сырцов. — Каким образом я могу вас бросить?

— Вы издеваетесь надо мной. — И Светлана Дмитриевна, естественно, тихо заплакала: единственная в данном положении возможность наступать. Он, стоя посреди комнаты с трубкой у уха, от ярости затопал босыми ногами.

— Чтобы вам не терпеть издевательств, давайте расстанемся. Навсегда.

— Я не хочу, — прорыдала трубка.

— Тогда какого черта звоните по прослушиваемому телефону?

— Просто очень жалко его.

— Птичку жалко! — ни к селу, ни к городу вспомнил «Кавказскую пленницу» Сырцов.

— Вы один? — вдруг спросила она.

— А я один, совсем один, с своим здоровым коллективом! — еще одну классическую кинокомедию вспомнил Сырцов.

— Давайте сегодня ничего не будем решать, Георгий. Мы взволнованы...

— Вы взволнованы, — перебил он.

— Вы перебиваете, значит, взволнованы и вы, — разумно возразила она. — Завтра созвонимся, встретимся и обо всем поговорим. Будьте так добры, согласитесь! Вы согласны?

— До завтра, — сказал Сырцов и положил трубку. Лихорадочно напевая опять же классическое, но уже из шлягера: «Завтра, это будет завтра!», он без удовольствия домылся, влез в легкие светлые штаны и джинсовую рубаху, поставил чайник и сел на тахту ждать. Ждать, когда чайник закипит и когда объявится светская дама Маша.

Он уже попил чайку, когда в дверь позвонили. Чайник намного опередил даму. Сырцов открыл. В дверном проеме стояла и скромно улыбалась Маша в пиджачке и с сумкой через плечо. Деловая женщина. Чудеса трансформации и перевоплощения. С ума сойти можно.

— Жду и жду. И даже не дождался — чаю попил, — сообщил он деловой женщине и, пропуская ее, добавил: — Вам свежего заварить?

Она вскинулась, обернувшись, хотела, вероятнее всего, сказать что-нибудь вроде «Чай не водка, много не выпьешь», но, вспомнив про нечто важное свое, без улыбки согласилась:

— Да, крепкого чайку сейчас — в самый раз.

Он удалился на кухню. А она не последовала за ним. Ох и серьезно все у дамочки, ох и серьезно! Опасно то,что нагла и самонадеянна: по нахалке может в крутую кашу попасть. И не помочь ей, дуре: скрывается и наверняка не откроется до конца. Поколдовав с чаем и ароматической добавкой (тоже Лидия Сергеевна приучила), Сырцов поставил на поднос чайник с кипятком, заварной под ватной бабой, чашки и разную мелочь к чаю. Бодро напевая «Это есть наш последний и решительный бой», он вошел в комнату и поставил поднос на журнальный столик. Аккуратно разлил чай по чашкам и вопросительно посмотрел на Машу. Понимай как хочешь: то ли — пейте, милая дамочка, то ли — говори, последняя темнила. Она исполнила и то и другое: отхлебнула осторожно из чашки и заговорила:

— Я не спрашиваю тебя, хороший ты человек или нет. Я спрашиваю: на тебя можно положиться, Георгий?

— Смотря в чем, — резонно ответил он.

— Во всем.

— Нет.

Она сделала еще глоток, подумала и спросила:

— Сознательно ломать разговор — это тоже принадлежность твоей профессии?

— А какая у меня профессия?

— Господи, еще и говорить по-настоящему не начали, а я уже устала от тебя!

— Кому жалуешься?

— Я же сказала: Господи!

— Не упоминай имя Божье всуе, — напомнил он расхожую истину.

— Что мне делать? Что мне делать? — уже себе задана вопрос Маша.

— Говорить о том, с чем пришла. Или не говорить.

— Ты не предашь меня, Георгий?

— Наконец-то точный вопрос. Если ты не собираешься кого-либо убивать, если ты не хочешь ограбить банк,то нет, не предам.

Она думала, думала, думала и вдруг быстро и сбивчиво, как под наркотическим кайфом, заговорила:

— Я — не идиотка, не трусиха, не растеряха. Я умею собраться на важное дело, я вижу и могу использовать человеческие слабости. Я способна рисковать с холодной головой. И я всю жизнь страстно желала быть богатой. Но я нищая, понимаешь, Георгий, нищая! Я запуталась в долгах, я всем вру, я каждое утро, просыпаясь, с ужасом жду звонка в дверь, за которой стоят посланцы кредиторов, пришедшие кулаками выбивать из меня деньги.

— Продай «хонду» и расплатись с долгами хотя бы частично, — отнюдь не сопереживая, делово посоветовал Сырцов.

— «Хонду» мне оставил уехавший на год за бугор поклонник. Поклонник-то поклонник, но за двести баксов в месяц, — изволила поиздеваться над собой Маша.

— Квартира у тебя хорошая?

— Очень, — с тихой улыбкой призналась Маша.

— Поменяй ее на комнату с солидной приплатой.

— Не имею права, по-человечески не имею права. Мне ее бабушка завещала, старая большевичка.

— Маша, пойми, лучше до дна дойти и оттолкнуться, чтобы вынырнуть, чем бессмысленно барахтаться на глубине. Рано или поздно воздуха не хватит.

— Не могу, — сказала она. И, еще подумав, повторила: — Не могу.

— Убедила себя, что выхода нет, — понял Сырцов. — Чтобы оправдать свой выход на беспредел. Какой беспредел ты задумала?