Любимый ястреб дома Аббаса

— Так, и где же эта Анахита — она лучше меня помнит, что именно мы продаем дому Маниахов. Но там, вроде бы, покупается только два вина. Одно относительно простое, хотя не вполне обычное… очень хороший выбор… а вот второе — немногие в Самарканде могут похвастаться, что его пробовали. У меня его и осталось-то всего тридцать кувшинов, а следующий урожай был уже не совсем таким… Анахита! Да где же эта девчонка… А что касается раны — я вижу, она вас беспокоит, да вот вы и руку держите как-то неправильно — то это просто. Лучше мы здесь не будем ее трогать, и как только спадет жара, вы будете у лучшего лекаря в этой части света. Это за рекой, совсем недалеко. Давайте-ка мы поведем вас в относительную прохладу, то есть вниз… А вот и этот ребенок, который когда-нибудь возьмет на себя мое дело, — и мы еще посмотрим, будет ли тогда наше хозяйство так же знаменито. То есть я, конечно, этого не увижу, а вот вы — вполне возможно.

Все это время он, вышагивая длинными ногами и постоянно морщась, улыбаясь, а иногда дергая головой, вел меня вниз. А дальше пытался навести порядок на длинных деревяшках, уложенных вдоль стены того действительно прохладного полуподвала, где мы оказались. Но тут хозяин повернулся и как бы вопросительно посмотрел на спускавшуюся к нам девушку. А она обратила свои такие же темные и меланхоличные глаза на меня. Впрочем, в этих глазах меланхолия очень быстро начала сменяться жалостью. На что же я стал похож, пришла в голову мысль, и мне опять захотелось заплакать. Голова чуть кружилась и гудела, собственная кожа ощущалась как чужая.

Но слезы отступили, потому что каждый миг в этом прохладном месте был счастьем.

Оно… пахло. Запах — кисловатый, щедрый, праздничный, уютный… да нет, невозможно описать, как пахнет большой — видимо, очень большой, — двор и дом, где делают вино. Этот запах можно было пить большими чашами. Сравниться с ним может только благоухающий ветвями и травами влажный воздух в тюркской бане в мгновение перед тем, как туда заходит, сбрасывая последние одежды, хатун, истинная повелительница народа карлуков, которая известна в Самарканде тем, что проводит в наших банных подземельях неделю, не выходя на свет.

А еще в полуподвале дома Адижера стоял сделанный из дерева настоящий низкий стол. А рядом — такие же низкие стулья. Предметы, по которым я понял, что уже точно нахожусь в Хорасане, хотя не пересек еще реку.

— Анахита, гость из дома Маниахов, — сказал он, чуть нервно потирая руки. — Ты несешь нам… (тут он зашептал что-то ей в ухо, а девушка с энтузиазмом кивала так, что ее темные косы подпрыгивали). - А пока она будет все это нести, напомню вам, что мы здесь работаем и с золотым виноградом тоже, но знамениты все-таки черным. Потому что… сколько сортов винограда в наших краях?

Я с изумлением поднял брови. Вот уж чего я не знал и знать не мог.

— Три с половиной тысячи только на многострадальной земле Ирана, — мгновенно продолжил мой собеседник. — А какое богатство есть еще в землях императора Бизанта… И под Иерусалимом, вино из Аскалона вы, конечно, знаете… А у нас тут, что неудивительно, знаменит Шираз. Но сорт, растущий на наших холмах, — он такой один. И больше нигде его нет. Это наша гордость. Пришел он давно и издалека. Была война, — тут Адижер сделал быструю гримасу, — семьсот, что ли, лет назад. И в земли царя царей забрела зачем-то армия одного человека… наверное, его имя помнят сегодня только здесь — его звали Красс. Марк Красс. Ну, его, конечно, убили, — тут мой хозяин отмахнулся рукой от чего-то несущественного, — и была такая история: царь царей как раз наслаждался Эврипидом… Это примерно то же, что Аристотель, только намного легче… (кривая улыбка), и звучат такие строки:

Мы принесли с гор

Только что убитую дичь —

Очень удачная охота,

— и представьте, вносят голову вот этого самого Марка Красса. Но это было не здесь, а в Харране, далеко на западе, — вдруг прервал себя он и прогулялся между мной и очищенным от лишних предметов столом.

Я со вздохом оглянулся на окружавший нас хаос: везде лежали и стояли глиняные сосуды, от небольших до таких, в которых поместилась бы пара людей. А также валялись черпаки, тряпки — большие и маленькие, чаши и чашки. Очень хотелось пить.

— А сюда, в Мерв — тогда он назывался Маргианой, — переселились его воины. Земли в те дни было много, — продолжал он. — Интересное было время — их даже не сдали в рабство. Мои предки, между прочим.

Темноглазая девушка за это время успела дважды вернуться и снова выйти, постепенно заполняя стол кувшинами, необычно большим числом чаш, а дальше принесла свежего хлеба и воды. Хлеб меня почему-то оставил равнодушным, а вот воду я начал пить сразу же и жадно.

— И это правильно, надо очистить рот перед тем, что вам предстоит, — назидательно заметил Адижер.

Тут на мой лоб легла нежная девичья рука, от холода которой я поежился, и озабоченный голос сказал:

— Отец, а эта рана, кажется, дает ему сильную лихорадку…

Тот запнулся, потом с неловкостью вздохнул и проговорил: