Любимый ястреб дома Аббаса

Первый солдат уже отошел и сменил одного из державших ее за ноги. Теперь и начальник начал было развязывать штаны — и вдруг обошел сбоку одного из своих солдат, перекинув ногу через тело Анахиты. У меня даже возникло впечатление, что он хочет сесть ей на грудь. К этому моменту я уже видел сцену под небольшим углом: видимо, девушку чуть повернули, или она слабо попыталась сопротивляться.

Предводитель с приспущенными штанами, над которыми торчало впереди нечто, напоминавшее небольшой рожок, взял Анахиту за уши и рывком поднял ее голову, посадив, так, что рожок этот чуть ли не уперся ей в глаз.

Пауза длилась несколько секунд. Потом она приоткрыла рот. Маленький человек мотнул головой. Анахита без выражения смотрела на него — и тогда он взял ее язык пальцами, буквально выложив его ей на нижние зубы. После чего положил на него свой гордый орган — и вдруг с каким-то ревом вогнал его к ней в глотку, а потом начал, оставаясь сам неподвижным, буквально насаживать голову Анахиты резкими движениями на себя, держа ее за уши.

Затаили дыхание все, и, прежде всего, солдаты. Предводитель рисковал страшно. Девушке стоило только сжать резко зубы… Но, видимо, этот человек хотел показать своим солдатам, что такое настоящий мужчина.

Она начала задыхаться, давиться, но вдруг начальник издал угрожающий звук и задергался мелко, буквально целиком войдя в ее глотку так, что губы Анахиты коснулись его редких черных волосков на лобке, а глаза стали круглыми от ужаса, — а потом резко, все так же за уши, отдернул ее голову, уронив последнюю беловатую каплю ей на веко глаза.

На солдатских лицах нарисовался полный восторг, раздались восклицания. Предводитель, чьего лица я так и не видел, — он по большей части стоял спиной ко мне, — видимо, сильно вырос в глазах своего маленького отряда.

Следующий — коренастый солдатик — тем временем уже подходил к раскинутым ногам женщины, и я увидел нечто коричневатое и толстое, исчезающее в мокрых складках между ее ног, а затем опять движение ритмично сжимающихся и разжимающихся ягодиц.

Уже после третьего-четвертого солдата со мной случилось нечто весьма опасное — я буквально обезумел, лежа в своей пыльной бочке и наблюдая всю эту сцену из-под рогожи. Лихорадки как не бывало, страха тоже. Я хотел оказаться там, среди солдат, попасть в очередь пристраивавшихся к раздвинутым ногам девушки из винодельческого дома; да какая там очередь — растолкать солдат в их вонючих кожаных куртках, звенящих железом, и упасть на Анахиту, сдергивая на ходу штаны; просто вылезти из бочки и не добежать до стола, почувствовав, как на штанах расплывается изнутри мокрое пятно. Я чуть не падал в обморок, в моей голове мелькали обрывки бешеных мыслей — вплоть до того чтобы взять в рот тот самый орган ближайшего солдата и начать яростно глотать его, захлебываясь семенем. И это было попросту страшно.

Я согласился бы на стрелу в голову, только чтобы прекратилась пытка, но не на меч в грудь, потому что меч этот я ощущал слишком реально. Тем более что тело великого винодела так и оставалось в луже крови у входа, на него никто уже и не смотрел.

Я даже как-то не заметил, что неизвестные мне солдаты непонятно чьей армии, подчиняясь резкой команде, гуськом уходят из комнаты, покончив со своими забавами. Из дома они не взяли ничего.

И тут предводитель повернулся лицом в профиль ко мне — и я чуть не закричал.

Передо мной было лицо демона, с изуродованной бугристой кожей, сгоревшими бровями и ресницами.

Но он сделал два шага и исчез из поля моего зрения. А за ним и остальные.

Последний из солдат задержался. Он схватил кувшин вина, так и стоявший у стола и каким-то чудом никем не перевернутый, даже не задетый. Я узнал в этом запыленном кувшине драгоценное вино, вино полководцев и царей.

Солдат резким движением вскинул кувшин к губам. И так же быстро отдернул его и скорчил гримасу. А потом шарахнул кувшин в дальний угол.

Ему не понравилось вино.

Какое-то время стояла полная тишина. Потом я начал выбираться из своей бочки.

Дальше произошло нечто невероятное. Один из слуг, указывая на меня, проговорил что-то высоким возбужденным голосом. Анахита приподняла голову, посмотрела на меня, снова уронила голову, и тут служанки взяли меня под руки и начали мягко подталкивать к столу, еще залитому беловатыми лужицами, причем одна из них пыталась на ходу развязать мои штаны.

Я шел как обреченный, маленькими шажками, почему-то леденея от страха — но в тот момент, когда руки какой-то из служанок наконец высвободили мой многострадальный «яшмовый стебель» (как говорят в Поднебесной) и когда я увидел, каких размеров он достиг в заключении, — страх и вообще все чувства прошли, кроме одного.