В этой комнате было всего несколько дорогих Эйслинн вещей, которые связывали ее с этим местом — сборник стихотворений, когда-то принадлежавший ее маме, черно-белые снимки с выставки в Питтсбурге. В тот день бабушка немало удивила ее, позволив прогулять школу и взяв ее с собой в Музей Карнеги. Это было потрясающе!
Среди этих снимков были и ее фотографии, сделанные бабушкой в ее первый день рождения. Она до сих пор улыбалась, глядя на снимок железнодорожной станции. Тогда она принялась фотографировать все подряд, чтобы узнать, проявятся ли фейри на пленке, если она видит их через объектив.
Разумеется, на фото их не было, но Эйслинн так увлеклась процессом, что была рада затее с фотоаппаратом.
Все эти мелочи — маленькие кусочки доказательств того, что
Эйслинн выключила свет, залезла под одеяло и взяла мобильный.
Сет ответил после первого же гудка:
— Уже соскучилась?
— Может быть. — Она закрыла глаза и потянулась.
— Все в порядке?
Его голос звучал напряженно, но она не стала спрашивать, почему. Сейчас ей не хотелось говорить о неприятных или причиняющих беспокойство вещах.
— Расскажи мне сказку, — прошептала она. С ним плохое всегда казалось менее пугающим.
— Какую?
— Такую, чтобы мне потом приснилось что-нибудь приятное.
Он рассмеялся низким, хриплым голосом.
— Дай-ка мне подсказку, о чем должен быть такой сон.
— Удиви меня. — Эйслинн прикусила губу.
Около минуты он молчал, но она слышала, как он дышит.
— Сет?
— Я здесь. — Его голос был мягким и нерешительным. — Давным-давно жила-была девочка…
— Не принцесса.
— Нет. Определенно, нет. Она была слишком умной, чтобы быть какой-то там принцессой. И сильной к тому же.
— Правда?
— О да. Она была сильнее, чем кто-либо мог вообразить.
— И она жила долго и счастливо?
— Разве в середине не должно быть чего-нибудь еще?
— Я всегда читаю концовку заранее. — Эйслинн помолчала, свернувшись в комочек под одеялом, и ждала его подтверждений, чтобы всего лишь на минуточку поверить, что все может быть хорошо. — Итак, долго и счастливо?
— Да, — ответил он без колебаний.
Несколько минут они оба молчали. Она слышала звуки уличного движения, слышала его дыхание. Она начала засыпать с трубкой, прижатой к уху, как это бывало и раньше, ощущая свою связь с ним.
Наконец, он произнес:
— А я упоминал, какой сексапильной она была? — Эйслинн рассмеялась. — Она была так невероятно прекрасна… — Он замолчал, и она услышала скрип открывающейся двери. — Это как раз тот момент, где смысл сна совершенно меняется.
— Ты дома? — Она слышала, как он ходил по комнате: закрыл дверь, бросил ключи на стойку, снял куртку, она куда-то приземлилась — наверное, на стол. — Теперь я оставлю тебя в покое.
— А что, если я не хочу этого? — Спросил он.
Послышалась музыка, что-то из джаза. Она услышала, как он прошел по комнате. Ее сердце забилось чаще, когда она ясно представила себе, как он растянулся на кровати. Но она справилась с голосом, и он был лишь немного тише, чем раньше:
— Спокойной ночи, Сет.
— То есть опять убегаешь? — Один его ботинок стукнулся о пол.
— Ничего я не убегаю.
Второй ботинок последовал за первым.
— Неужели?
— Вот именно. Просто… — Она запнулась, понятия не имея, как закончить предложение, не солгав ему.
— Думаю, тебе стоит притормозить, чтобы я смог, наконец, поймать тебя. — Он замолчал. Похоже, в последние время он только это и делал — двусмысленные намеки, заставляющие ее признать то, что было опасно для их дружбы. Она не отвечала. — Сладких снов, Эш, — пожелал он.
Отключившись, Эйслинн сжала телефон в руке, думая о Сете.
Засыпая, она все еще улыбалась.
Глава 11
На следующее утро, поднимаясь по ступенькам к дверям школы, Эйслинн видела множество фейри: они притаились у дверей, наблюдая за всеми вокруг, и выглядели до странности серьезно.