Любимец Гитлера [Русская кампания глазами генерала СС]

Мы на мгновение обрадовались: «Наши!» Но град снарядов обрушился на нас, разметав наши ряды. Это были советские танки!

Танки неприятеля преследовали нас по пятам. Его пехотинцы стреляли со всех сторон. Его казаки мчались в наши порядки. И перед нами теперь вместо спасения — другие советские танки!

Мы не могли больше ждать: взятые врасплох на этом голом склоне, мы были бы сметены за несколько секунд. Я посмотрел на котловину и крикнул товарищам:

— Прыгай!

Я упал с пятнадцатиметровой высоты. На дне был метровый слой снега. Я воткнулся в него как электрический скат или торпеда. Все мои товарищи тоже прыгнули вниз.

В мгновение ока сотни наших солдат свалились в котловину. Каждую минуту мы ждали появления монголов наверху и гранат, бросаемых оттуда.

Наша судьба была решена.

Некоторые захотели попытаться продвинуться еще. Они прошли по котловине до южной оконечности, потом поднялись на поверхность и сразу же упали ужасным теплым месивом, разорванные залпами танков. Их трупы образовали холм в два метра высотой, на который опять начал падать снег.

Я собрал валлонцев, бывших рядом, и подготовил их к самой худшей развязке. Мы приклеились один к другому, чтобы не умереть от холода. Каждый выбросил свои документы, кольца, перстни. Я утешал как мог своих товарищей. Какая надежда оставалась у нас выйти живыми или свободными из этой узкой щели, когда неприятельские танки преграждали южное направление?

Повернуть назад — значило попасть навстречу первым советским танкам, пехоте и кавалерии, рвавшейся с севера, сметая последние преграды.

И вот тогда произошло невероятное. По нашей расщелине двигались два изнуренных немецких солдата, каждый держа по фаустпатрону. Они были настолько разбиты усталостью, что, казалось, ничего не понимали, машинально неся свое оружие, как несут голову на плечах.

Целых два!

Мы бросились к ним. Один немецкий и один валлонский волонтеры схватили эти противотанковые орудия и взобрались на гребень. Они успели незаметно прицелиться. Раздались два мощных разрыва: два самых ближайших танка, подбитые почти в упор, взорвались!

Один молодой немецкий офицер, взобравшись на другой склон, видел разрывы. Он как школьник прыгал от радости, испуская триумфальные, победоносные крики. Вдруг я увидел, как он буквально разлетелся в клочья. Он получил снаряд третьего танка прямо в грудь.

Прошло несколько секунд ужаса. Затем маленькие кусочки плоти размером не больше ушей осыпались в снег, медленно, со всех сторон, на нас и вокруг нас. Шлеп… Шлеп…

Это было все, что осталось от радостного лейтенанта, минуту назад праздновавшего временную победу…

* * *

Нам не следовало терять ни секунды. Я схватил автомат и вскарабкался на огромную кучу убитых в конце оврага. У меня на поясе было шесть магазинов по тридцать два патрона, еще шесть — в сапогах, триста запасных — в рюкзаке. Я смог своим огнем отогнать казаков, уже достигших плато, где сотни немецких солдат и валлонцев выбирались из котловины.

Внизу на склоне, слыша наши крики, двинулись последние повозки с ранеными.

В сорока метрах оставался один советский танк. Он мог натворить многое. Но другого выхода больше не было. Надо было спасать все, что было можно, и броситься прямо вперед. Прорываться вперед означало использовать шанс или погибнуть.

* * *

Я наизусть знал карту всей страны. Неделями я изучал ее и мог без чьей-либо помощи добраться вплоть до румынской границы за триста километров от Черкасс.

Решив для себя не попасться живым в руки Советов, я принял все меры предосторожности. У меня было все, чтобы драться в лесах целые месяцы, если бы потребовалось.

Выбравшись из котловины, я заметил на другом конце плато большой лес, знакомый мне по карте. Там по крайней мере, укрывшись от танков противника, мы могли бы чуть-чуть передохнуть.

К этому лесу побежали наши солдаты со всех направлений. До этого леса нам предстояло пересечь около восьмисот метров чистого поля. Уцелевшие повозки подтянулись на нашу высоту. С ними мы и устремились вперед.

Но и советский танк, окруженный роем казаков, тоже двинулся на нас. Нам нужно было бежать, стреляя из автоматов, раз десять падая от разрывов снарядов, рвавшихся вокруг нас.

Мы задыхались, не в состоянии больше бежать. Перед нашими полными ужаса глазами советский танк шел на повозки с ранеными, переворачивал и давил их. Раздавались ужасные крики, крики умиравших, неслыханные крики раздавленных лошадей, судорожно дергавших ногами.

Полумертвые, мы достигли леса. Позади нас снег был усеян трупами. Танк, окруженный гарцующей ордой казаков, завершал свою безумную карусель!

Лысянка

Танкам и многочисленной кавалерии было невозможно преследовать нас в зарослях леса.

Одна тропинка спускалась к опушке, где какой-то старый интендантский полковник, сидя на коне, напрасно пытался позвать кого-либо. Многие тысячи людей засели в снегу. Под деревьями шла ожесточенная перестрелка. Нельзя было оставить эти тысячи солдат на волю случая, когда они уже ушли от самых страшных опасностей.