Любимец

Я повернулся на спину, но спина болела ‒ что-то мне этот зеленый жабеныш повредил. Пришлось лежать на боку… Я понимал, что обречен, и хотя мой опыт в любви был умозрительным, и за те девятнадцать лет, что я прожил на свете, мне не приходилось быть близким с женщиной, другие любимцы показывали мне картинки и рассказывали ‒ чего только не наслушаешься в комнате отдыха для домашних любимцев! Раньше я не знал, что теряю в случае операции, которой должен покориться, да и не задумывался об этом… Но теперь я встретил Инну и все изменилось ‒ мысль об операции для меня ужасна… но почему? Ведь не стал мне отвратительней дантист после того, как заболел зуб? Глупо и наивно… Какое мне дело до продолжения какого-то рода? Нас, домашних любимцев, это не касается. Хотя как-то в комнате отдыха рассказывали, что у одних спонсоров жили вместе и спали на одной подстилке домашний любимец и домашняя любимица, хоть это и строго запрещено. И когда они подросли, то стали… в результате у любимицы родился маленький ребеночек. Его хотели утопить, чтобы скрыть преступление, его кинули в речку, а он не утонул, его подобрали, а потом один умный следователь разгадал эту тайну… впрочем, не помню, врать не буду.

Так я и заснул… потому что был избит и морально подавлен.

Я несколько раз просыпался за тот день. Сначала от шума, потому что пришли соседи ‒ спонсорша и ее жабеныш, который нажаловался на мою хозяйку. Был большой скандал, причем обе зеленые дамы угрожали друг дружке своими мужьями, и это было курьезно. Потом соседка начала кричать, что меня надо обследовать на случай, если у меня заразная болезнь, на что моя хозяйка сказала, что это у Инны заразная болезнь… В общем, жабы развлекались, а я прятался на всякий случай за плитой, потому что не исключал, что меня побьют.

Обошлось. Соседи ушли, а хозяйка пришла на кухню, встала у плиты и, заглядывая сверху в щель, прочла мне нотацию о том, что бывают неблагодарные твари, в которых вкладываешь силы, нервы, время, а они не отвечают взаимностью. Я догадался, кто эта тварь, и огорчился. Значит, они все же повезут меня на операцию.

Вечером я получил подтверждение своим страхам ‒ хозяева, как всегда убежденные в том, что ни один домашний любимец не выучит их паршивый язык, спокойно обсуждали мою судьбу.

‒ Я убеждена, что наш Тимошка и пальцем ее не тронул, ‒ говорила госпожа. ‒ Она сама его заманила в кусты с известными намерениями. Ты же знаешь, как быстро развиваются их самочки.

‒ Но соседский детеныш тоже хорош!

‒ Я виню себя в несдержанности.

‒ Он напал на тебя на нашей территории.

‒ Но он еще слабый и глупый…

Я дремал, вполуха слушая этот неспешный разговор. И вдруг проснулся.

‒ Ты завтра позвонишь ветеринару? ‒ спросила хозяйка.

Еще ничего не было сказано, а в мое сердце вонзилась игла.

‒ А почему ты сама не сможешь?

‒ У него наверняка очередь, месяца на два ‒ сколько приходится проводить операций!

‒ Это точно, я все-таки сторонник гуманной точки зрения, ‒ бурчал мой спонсор, ‒ лишних надо топить. Топить и топить. И тогда не будет проблем с ветеринарами.

‒ Ты хотел бы, чтобы Тимошу утопили?

Хозяин понял, что хватил через край, и отступил:

‒ Тимоша исключение, ‒ сказал он. ‒ Он как бы часть дома, он мне близок, как этот стул…

Сравнение было сомнительное. По крайней мере для меня оно прозвучало угрожающе. Старые стулья бросают в огонь.

‒ Ладно, ‒ сказал спонсор, ‒ я сам позвоню и договорюсь. А ты напиши официальное примирительное письмо соседям. Я его отнесу. Нам с ними жить, а он ‒ второй адъютант гарнизона.

Мне было грустно, что мои хозяева ‒ не самые сильные на свете. Мне хотелось бы, чтобы они были всесильны и не боялись каких-то паршивых жабенышей… Потом я стал уговаривать себя, что ветеринар так занят, что не сможет сделать операцию еще целый год… а к тому времени мы что-нибудь придумаем и, может, даже убежим вместе с Инной, или мои спонсоры сжалятся над моими чувствами и купят Инну у наших соседей. Мы с ней будем жить здесь и спать на моей подстилке, а нам купят с ней одинаковые трехцветные ошейники… С такими счастливыми мыслями я заснул.

Но проснувшись, я понял, что радоваться нечему.

Каждый телефонный звонок я воспринимал как звон погребального колокола, каждый пролетающий флаер мне казался вестником злой судьбы. Но судьба молчала до шести вечера. Именно тогда позвонил хозяин. Его зеленая морда занимала весь экран телефона, и я, стоя за спиной хозяйки, слышал каждое слово.

‒ Все в порядке, ‒ сказал спонсор, словно разговор шел о том, чтобы купить мне на зиму новую попонку, ‒ я нажал на него, сказал, что Тимофей представляет опасность для окружающих ввиду его чрезвычайной агрессивности, но нам бы не хотелось его усыплять, потому что моя жена к нему привязана… в общем, он согласен.

‒ Когда же? ‒ спросила госпожа Яйблочко.

‒ Сегодня в двадцать один тридцать!

‒ Ты с ума сошел! У меня в двадцать двадцать массаж.

‒ Придется поступиться своими интересами, ‒ сказал спонсор, ‒ ради интересов домашнего любимца.

‒ Это ужасно! Я даже не успею приготовить тебе ужин!