‒ Прости, ‒ сказал я. Я почувствовал себя виноватым перед этой девушкой. Я любовался ее профилем ‒ у Инны был короткий нос, который чуть подтягивал к себе верхнюю губу и приоткрывал белые зубки. ‒ Прости, зайчонок.
‒ Ты дурак, ‒ сказала Инна. ‒ У тебя, наверное, никогда девушки не было.
‒ Откуда? ‒ согласился я. ‒ Меня ведь щенком взяли, из питомника. Так и живу домашним любимцем. Я другой жизни и не знаю.
‒ А я помню мою маму! ‒ сказала Инна.
‒ Не может быть!
Это было так удивительно. Никто не должен знать родителей. Это преступление. Это аморально. Любимец принадлежит тому спонсору, который первым сделал на него заявление.
‒ Она сама созналась, ‒ прошептала Инна. ‒ Рассказать?
‒ Конечно, расскажи.
Инна подсела ко мне поближе, так что наши плечи касались. Я положил ладонь ей на коленку, и она не сердилась. Почему, подумал я, она упрекнула меня тем, что у меня не было девушки? Значит, у нее кто-то уже был?
Эта мысль несла в себе горечь, какой мне никогда еще не приходилось испытывать.
‒ У нас в доме была еще одна любимица, старше меня, ‒ сказала Инна. ‒ Она меня многому научила. И она мне рассказывала о людях, которые живут на воле.
‒ Ты об этом не знала?
‒ Я только знала, что плохо жить не в доме.
В этот момент совсем близко затрещали сучья, затопали тяжелые шаги. Я даже не успел отскочить ‒ отвратительный жабеныш, сынок спонсора Инны, навалился на меня и стал заламывать мне руки.
‒ Вот чем ты занимаешься! ‒ рычал он.
Я успел увидеть, как он наподдал ножищей в бок Инне, и она отлетела в сторону. Но я был бессилен помочь ей ‒ жабеныш уже тащил меня из кустов, выворачивая руку, и я вопил от боли.
На мой вопль выскочила госпожа Яйблочко.
Она возмущенно заверещала:
‒ Как ты смеешь! Это не твой любимец! Сейчас же перестань мучить Тимошку!
А жабеныш, не отпуская меня, верещал в ответ:
‒ А вы посмотрите, вы посмотрите, чем он в кустах занимался! Она у нас еще девочка, она еще невинная, насильник проклятый! Ты от меня живым не уйдешь.
Он наступил мне на живот, и я понял, что еще мгновение, и я погибну ‒ видно, это почувствовала и моя Яйблочко. И несмотря на пресловутую сдержанность и рассудочность спонсоров, мысль о возможной потере любимца настолько ее разгневала, что она кинулась на жабеныша и принялась безжалостно молотить его зелеными чешуйчатыми лапами. Тот сопротивлялся, но был всего детенышем, да еще детенышем, посмевшим на чужой территории драться с хозяйкой дома, ‒ так что я был спасен, и через несколько минут, подвывающий от боли и унижения, наш сосед удалился в свой садик и принялся оттуда ворчать:
‒ Где эта мерзавка, где эта тварь развратная? Я ей покажу… Мамаааа, меня госпожа Яйблочко избила…
‒ Вот видишь, ‒ сказала моя спонсорша, помогая мне подняться и дойти до дома, чего без ее помощи я бы совершить никак не смог. ‒ Мы были совершенно правы: если тебе не сделать операцию, то ты и дальше будешь попадать в неприятные истории. И не надо отворачиваться и плакать, не надо слезок, мой дорогой. Это так быстро и под наркозом. Ты проснешься счастливым, а я тебе испеку пирожок. Ты давно просил у меня пирожок с капустой.
Я молчал, борясь со слезами. Она ведь была в сущности доброй спонсоршей. У других людей хозяева бывают куда более жестокие и грубые. Иной бы даже и говорить ничего не стал ‒ отвезли куда надо, сделали что надо ‒ и ходи счастливый!
Я лежал на подстилке в своем углу, и странные, несвязные мысли медленно кружились в голове. Вдруг я подумал, что у меня, наверное, никогда не будет разноцветного электронного ошейника, как у Вика. Ведь спонсоры мной недовольны. И тут же мысль перескочила на мое собственное преступление, и я понял, что преступления не было. Я даже хотел было вскочить и пойти к хозяйке и сказать ей, что я и не пытался обидеть Инну, то есть напасть на нее… и в конце концов это наше дело, дело людей, как нам обращаться друг с другом! Я не собираюсь целовать спонсоршу Яйблочко! Тут я неожиданно для себя хихикнул, но, к счастью, она меня не услышала. Она уже уселась за вышивание флага для полка спонсора Яйблочко, потому что старый истрепался на бесконечных маневрах и парадах.