Любимец

Они отошли от меня и продолжали говорить. Они спорили. И я даже понимал, что разговор идет обо мне и почему-то Лысый хочет получить за меня деньги. Наверное, подумал я, за то, что он потратил столько времени, чтобы довезти меня сюда. Курчавый достал кошелек, стал вытаскивать оттуда монеты, потом перехватил мой взгляд и сказал одному из сидевших у стола:

‒ Налей ему ‒ дорога трудная.

Тот ‒ фигура мрачная, неприятная, разбойничьего вида, лба вообще не видно, глаза утоплены в глазницах ‒ налил мне в глиняный стакан прозрачной жидкости из кувшина, и я был ему благодарен, потому что после картофелины захотел пить.

‒ Спасибо, ‒ сказал я и сделал большой глоток.

…И туг понял, что помираю!

Я знал, что бывает водка, и знал со слов спонсоров, какое ужасное влияние алкоголизм оказывал на людей, но я не подозревал, что в наше цивилизованное время кто-то осмеливается изготавливать водку.

Впрочем, в тот момент я так не думал ‒ я кашлял, задыхался, скорчившись пополам.

‒ Дай ему воды запить! ‒ крикнул курчавый.

Мне протянули другой стакан, в нем была вода, я глотнул, стало легче.

‒ А теперь допивай, ‒ приказал курчавый.

Я не знал, что мне допивать ‒ воду или водку, но спросить не посмел.

Меня обожгло, мне хотелось умереть от отвращения к себе…

Я сел в угол, скорчился там и решил дождаться смерти.

Как сквозь сон я слышал, как прощается с остальными и уходит Лысый.

‒ Прощай, любимец корявый, ‒ сказал он мне. ‒ Надеюсь, тебя быстро здесь поломают.

И я понял, что он полон ненависти ко мне.

Неожиданно он больно ударил меня носком башмака в бок, и я хотел возразить, но голова кружилась, и я решил, что если останусь жив, я его тоже ударю. Он ушел, какие-то люди входили и выходили. Настроение у меня постепенно улучшилось, и я даже смог встать на ноги, хотя меня тут же повело в сторону, и мне пришлось искать стену, чтобы за нее держаться.

Вошел курчавый, вернее, он появился в поле моего зрения. Его глаза были близко от моих.

‒ Живой? ‒ спросил он.

‒ Даже очень живой, ‒ я глупо ухмылялся.

‒ Вот и отлично, ‒ сказал он. ‒ Пошли, я тебя устрою.

‒ Она скоро придет? ‒ спросил я.

‒ Кто?

‒ Госпожа Маркиза, кто же еще, меня хозяйка-мадамка к ней направила.

‒ Скоро, скоро, ‒ сказал курчавый лживым голосом, как говорят с маленькими, чтобы от них отвязаться.

Я пошел за курчавым наружу, а ноги не слушались. Было смешно.

Грузовик Лысого уехал. В кустах я увидел черную крытую повозку.

‒ Залезай, ‒ сказал курчавый, ‒ и спи.

‒ Простите, ‒ возразил я. ‒ Мы друг другу не представлены.

Я протянул ему руку и представился:

‒ Тимофей. Кислых щей!

‒ А ты меня теперь до самой смерти будешь звать хозяином, ‒ сказал курчавый. ‒ Или господином Ахметом.

Он что-то делал с моими руками ‒ щелкнул замок, мои руки оказались в железных браслетах, скрепленных короткой цепью.

‒ Вы что? ‒ спросил я. ‒ С ума здесь все посходили?

‒ Чтобы быть спокойным, что не сбежишь ‒ а ну иди, ложись!

Продолжая смеяться, я попытался влезть в повозку, но руки мешали. Господин Ахмет подсадил меня. Внутри было сено. Я лег и сказал, что буду спать.

4. ЛЮБИМЕЦ СРЕДИ ГЛАДИАТОРОВ

Очнулся я в темной комнате с небольшим окошком, забранным решеткой. Словно снова попал на кондитерскую фабрику. Только лежал я не на нарах, а на каменном полу ‒ пол был холодным, бок у меня окоченел, руки затекли. Память сразу вернула мне последнюю сцену в комнате с камином. Я понял, что меня напоили дурманящим напитком, чтобы перевезти в другое место.

Я сел. Судя по цвету воздуха за окном, уже вечерело. Я попытался подняться, но это получилось далеко не сразу. Я растирал руку и бок и тут увидел на запястье ссадины ‒ я не сразу догадался, что это следы браслетов, в которых меня везли. Уж лучше бы я остался на кондитерской фабрике, уж лучше бы таскал трупы гусениц… удивительно, как все на свете относительно! Сейчас мне, полузамерзшему и голодному, жизнь на фабрике казалась раем. И я еще как назло представил себе, что горячая, переливающаяся как ртуть Ирка забирается ко мне на нары и греет меня…

От злости я все же поднялся и, чтобы не упасть, добежал до стены и оперся о нее. Я сделал некоторые движения руками ‒ гимнастику, по выражению госпожи Яйблочко. Каждое утро мы с ней занимались гимнастикой. Мы вытягивали вперед руки и поднимали ноги ‒ разные по форме и размеру ‒ но действия были схожи. Потом мы с ней бегали кругами по газону ‒ конечно, она бежала куда тяжелее и медленнее меня, но я и не спешил. Хотя каждый ее шаг ‒ метра два, не меньше…

Минуты через две-три кровь начала двигаться по моим несчастным жилам, и я хотел пойти к двери, чтобы выломать решетку, но тут мое внимание привлекло движение за окном.