Люби как в 20!

Картина была не очень большой и похожей на окно, распахнутое в ночной город. Внизу спали деревянные домишки, а вверху в небе парили двое влюбленных.

– Шагал воспринимал любовь как полет, а на картине изобразил себя и свою жену Беллу, – тихо сказала я. – Влюбленные выглядят единым целым, как половинки, нашедшие друг друга. Видишь?

– Да, сразу и не поймешь, где заканчивается фигура мужчины и начинается женская, так тесно они переплелись, – согласился Данила и обнял меня крепче. А у меня сердце сладко замерло в груди – в его руках я чувствовала себя так, словно обрела свою половинку.

– Шагал и Белла встретились в 1909 году. Он был бедный художник, она – дочь ювелира, – факты из жизни любимого художника я знала наизусть и охотно делилась ими с Данилой. – Ему было двадцать, а ей четырнадцать, – тут я запнулась, подумав о нашей разнице с Данилой – не в мою пользу. Интересно, полюбил бы Шагал Беллу, если бы она была его старше? Стала бы она тогда его музой и любовью всей жизни?

– И что же, они сразу поженились? – Данила легонько сжал меня за плечи.

– Нет, – я вздрогнула, возвращаясь в зал галереи. – Шагал уехал в Париж на четыре года, а Белла ждала его. Они поженились в 1915 году, когда он вернулся в Витебск. На этой картине они парят над Витебском. А когда он писал ее, они уже были супругами и родителями, – продолжила я. – Полет – метафора любви, которая окрыляет героев и возносит их над повседневностью. Видишь, в левой части картины внизу коза и мужик со спущенными штанами?

Данила усмехнулся, заметив забавные детали картины, на которые я указала. Коза была зеленой, а мужик присел у забора, собираясь справить нужду.

– А почему коза зеленая? – удивился он.

Я пожала плечами:

– Шагал любил зеленый цвет. А может, хотел подчеркнуть нереальность происходящего – то ли явь, то ли сон. Видишь, город внизу как будто окутан дымкой, а лица влюбленных прорисованы нечетко? Как будто он хотел изобразить не тела, а души.

– С тобой никакого экскурсовода не надо, – заметил Данила. – Откуда ты все знаешь, Алька?

– Погуглила, – смутилась я, отругав себя за то, что разумничалась. Я так могу выдать себя!

Мы некоторое время постояли в тишине, глядя на картину. Я бы многое отдала, чтобы проникнуть в мысли Данилы. Я же могла думать лишь о том, что мы слишком разные. Если бы только Данила родился на десять лет раньше или я в одно время с ним, у нашей сказки мог быть счастливый финал и мы, как Белла с Шагалом, могли бы так же парить от счастья всю жизнь. Шагал не раз говорил, что рядом с Беллой ощущает невесомость и покой. То же чувствовала и я рядом с Данилой. Но наш с ним полет будет коротким и ярким. Что ж, не всем романам суждено закончиться браком, семейной жизнью и рождением детей. Какие-то бывают стремительными, как полет кометы. Но будь у меня возможность вернуться на неделю назад и отказаться от свидания с Данилой, открыв ему правду о себе, я бы ничего не изменила и соврала ему опять. Чтобы сейчас оказаться в его объятиях напротив картины Шагала и хотя бы ненадолго почувствовать себя счастливой.

– Они долго прожили вместе? – нарушил молчание Данила.

– Почти тридцать лет, до самой смерти Беллы, – без запинки ответила я. – И даже после ее смерти он продолжал рисовать ее на своих картинах.

– Как романтично, – шепнул парень мне на ушко. – Я бы тоже хотел тебя нарисовать, если бы умел.

Сзади нас раздалось раздраженное покашливание. Данила выпустил меня из объятий, и мы отошли к другой картине, а наше место тут же заняла сухощавая бабулька в очках, вплотную приблизившая нос к картине.

– Мне кажется или она разглядывает мужика со спущенными штанами? – шепнул Данила.

Я хихикнула, а бабулька с подозрением обернулась. Мы тут же отвернулись к другой картине – «Ландыши», и Данила попросил:

– Расскажи еще что-нибудь интересное!

– Про эту ничего не знаю, – соврала я, хотя могла бы поведать ему, что эта картина была написана вскоре после того, как у художника и супруги родилась дочь Ида. Глядя на букет ландышей, Белла пожалела вслух, что их красота так мимолетна и они скоро увянут. На следующий день Шагал нарисовал для нее эту картину.

Я могла бы еще многое рассказать Даниле о других картинах в зале и о жизни художника, если бы могла быть самой собой, а не притворялась студенткой на десять лет моложе. Но я боялась выдать себя, поэтому молчала, переходя вслед за ним от одной картины к другой.

Напоследок мы остановились у информационного постера, где коротко была описана жизнь художника.

– В двадцатые годы прошлого века уехал из России во Францию, – читал вслух Данила, – дожил почти до ста лет и стал первым художником, который удостоился выставки в Лувре при жизни. Ему тогда было девяносто. Ничего себе, – Данила покачал головой. – Я столько не проживу.

А я снова взгрустнула, вспомнив о разнице в возрасте между нами. Даже если Даниле повезет дожить до девяноста лет, я уж точно до ста не доживу!

– Устала, Аль? – Данила заметил мое настроение. – Предлагаю на этом закончить общение с прекрасным и прогуляться!