— В чем же провинилась перед ним Елена Евгеньевна? Или ваш дедушка был перед ней виноват?
— Если бы вы видели мою маму и знали дедушку, все было бы понятно без слов. Даже внешне они совершенно разные: мама яркая, красивая женщина, любит хорошо одеться, деньги тратит, не считая, ей нравится быть в компаниях, а дед был тусклый, выцветший, будто изъеденный молью.
— Физики утверждают, что разноименно заряженные частицы притягиваются, — заметил Логвинов.
Чистый, открытый лоб девушки прорезала глубокая морщинка. Она внимательно посмотрела на Логвинова, словно оценивая, стоит ли ему говорить, и тихо сказала:
— У них и общего много. — Помолчав, она грустно улыбнулась: — Давайте об этом в другой раз, хорошо?
«Она сама сказала «в другой раз»! — ликуя, подумал Логвинов, и сердце его забилось чуть чаще обычного.
— Хорошо, — сказал он. — В другой раз.
Взгляды их встретились, и было похоже, что они подумали об одном и том же.
Логвинов допил свой сок и ровным голосом задал следующий вопрос:
— Таня, кое-что о Евгении Адольфовиче нам известно. В частности, все, с кем ему приходилось сталкиваться, в один голос утверждают, что он был скуп. Разница только в том, что одни называют его сквалыгой, другие — жилой, а третьи — скупердяем. Что вы на это скажете?
— В «Скупом рыцаре» есть такие строчки: «Мне все послушно, я же — ничему; я выше всех желаний, я спокоен; я знаю мощь мою».
— Старый барон?
— Да. Мне кажется, Пушкин писал о моем дедушке. Хотите, расскажу вам один случай?
— Конечно.
— Как-то я опаздывала на занятия, и у меня не оказалось денег на проезд. Мамы не было, соседей, как назло, тоже, а дед сидел в своем сарайчике. Я попросила у него четыре копейки на троллейбус…
— Не дал?
— Назвал дрянной девчонкой, транжирой, наговорил целую кучу гадостей. Вскоре пришла мама. Он вытащил сберкнижки, стал показывать их нам и кричал: «Смотрите! Смотрите! Это мое! Это моя сила! Но вы не получите ни копейки!» И, что самое скверное, — растравил себя, начал плакать. Мне стало жалко его, одинокого, всеми заброшенного, живущего, как отшельник, в сыром сарае. Принялась успокаивать, а он спрятал книжки и заперся в сарае. Несчастным он был человеком.
— Сам виноват, — сказал Логвинов.
— Не только, — возразила девушка. — Вот говорят, что старики похожи на детей. Это отчасти верно, но сравните отношение к детям и отношение к старикам. Пожилых людей уважают, а их любить надо, как детей…
Логвинов наклонил стакан. С донышка, оставляя неровный след на стекле, поползла капля сока.
— Почему Евгений Адольфович жил в сарае? — спросил он.
Таня оторвала взгляд от перевернутого стакана.
— Много лет назад, — сказала она, — у меня умерла бабушка. Меня, конечно, и на свете тогда не было. Дед остался один, с дочерью. Вырастил ее, а когда она пошла работать, бросил все и уехал. Мама вышла замуж, родилась я, потом в результате несчастного случая на шахте погиб мой отец, и мы переехали из Мурманска сюда. Вскоре к нам приехал дед. Помните, у Рембрандта — «Возвращение блудного сына»? Примерно такой представлял, по-моему, встречу дед: себя несчастным и обиженным судьбой, а маму всепрощающей и раскаивающейся. Он ошибся. Мама не только не чувствовала вины, а, наоборот, считала виноватым его.
— В чем?
— В том, что не помогал ей. Дед замкнулся и в виде протеста перешел жить в сарай, свел к минимуму общение с людьми и прежде всего с мамой. Сначала он думал, что этим изменит отношение к себе, вызовет угрызения совести, но мама тоже была упряма. Знаете, так обижаются дети: надуют губы, а сами искоса подсматривают, когда же на них обратят внимание и начнут уговаривать улыбнуться? Если взрослые вовремя поймут это — примирение наступает быстро; если же они заняты только собой, то остается травма. Так получилось и с дедом, тем более что он был большим эгоистом.
— Исчерпывающая характеристика.
— Он любил только себя и требовал любви от других. Между тем люди, в том числе и моя мама, проходили мимо и, занятые своими делами и заботами, не оказывали ему и сотой доли тех знаков внимания, которых он жаждал… Мы были излишне жестоки с ним, а он нуждался в снисхождении.
— Таня, вы работаете или учитесь?
— Учусь. Буду специалистом по дошкольному воспитанию.
— Деда вы изучили достаточно хорошо.
— Что вы! Я хочу быть объективной, а получается так, что наговорила на него много плохого.
— Надо было помочь им помириться.
— Я просила и маму, и его. Бесполезно. — Таня вздохнула.
— Как вы ладите с мамой? — осторожно спросил Логвинов. Девушка в упор посмотрела на него:
— Вы спрашиваете из любопытства?
— Нет, но можете не отвечать.
— Почему же? — Таня отвернулась, с преувеличенным интересом наблюдая, как за дальним столиком рождается мировой рекорд. — Я очень благодарна маме.
— Так говорят, когда больше сказать нечего, — заметил Логвинов.
— С некоторых пор я поняла, что у нее есть свои интересы, своя жизнь, в которую я не имею права, да и не хочу вмешиваться. В конце концов, она может построить новую семью…