— Она купила мне материал на платье. — Таня сделала еще один глоток. — В шесть часов я пришла, но ее дома еще не было. Я решила подождать на веранде, как вас сегодня. Было уже темно, а лампочка над дверью перегорела. Я хотела уже идти, когда услышала, что кто-то поднимается по лестнице. Смотрю — мужчина. Странный такой: в темных очках, пол-лица шарфом закрыто. Прямо опереточный разбойник. — Заметив, что Логвинов улыбается, Таня сказала: — Тогда мне было не до смеха: на улице темно, лампочка не горит, во дворе никого нет. Увидел он меня, спрашивает: «Вы, случайно, не Таня Обухова?» Я даже испугалась. Откуда он меня знает? А он продолжает: «Где я могу видеть Евгения Адольфовича Пруса?» Я сказала, что деда нет дома. Мужчина поинтересовался, где он может быть. Я ответила, что обычно в такое время он гуляет по городу, а возвращается поздно, не раньше десяти часов. Тогда мужчина вытащил из кармана пальто фотографию, показал ее мне и спрашивает, не мой ли это дедушка.
— Ну и что?
— А то, что на фотографии в самом деле был дед, но сам снимок какой-то необычный, явно любительский, или, как я их называю, моментальный. Деда фотографировали в тот момент, когда он поворачивался к объективу или отворачивался от него.
— А формат снимка?
— Нестандартный. Бывает, сделают снимок, а потом обрезают со всех сторон лишнее и оставляют одно лицо.
— Вы сказали: странный мужчина. Кроме очков, шарфа… Кстати, в тот день было холодно?
— Градусов пятнадцать мороза.
— Значит, ничего странного в шарфе не было: он мог просто замерзнуть. Так в чем еще выражалась его странность?
Таня ненадолго задумалась и нерешительно ответила:
— Возможно, мне показалось, даже, скорее всего, показалось… Он все время смотрел на меня…
«Ничего удивительного», — то ли сказал, то ли подумал Логвинов.
— Он смотрел пристально, как-то особенно внимательно и даже протянул ко мне руку. Я испугалась и сказала, что сейчас начну кричать.
— Он угрожал вам?
— Сейчас я понимаю, что это глупости, но тогда я по-настоящему испугалась.
— Он был трезвый?
— По-моему, да. Может, маньяк какой-нибудь, как вы думаете?
— Возможно. — Логвинов отпил из своего стакана. — А что, похож?
— Не знаю. — Таня пожала плечами.
— А цель? — спросил Логвинов. — Он сообщил вам, для чего пришел?
— Сказал, что дед ему нужен как мастер по настройке музыкальных инструментов, что у него есть пианино, но настоящего настройщика найти трудно; он услышал о Прусе и решил пригласить его. По существу, в этом ничего удивительного нет; в свое время дед занимался настройкой, но зачем мужчина приносил снимок и где он взял его — до сих пор понять не могу.
— Надо было спросить его.
— Все произошло так быстро. Он не пробыл и пяти минут, а когда ушел, мне и в голову не пришло догнать его и расспросить — так я напугалась. Загадочный тип, как вы считаете?
— Я считаю, что все-таки можно было его догнать. Вы ничем не рисковали. В любом случае в его намерения не входило причинить вам вред.
Таня задумчиво покачала головой:
— Я струсила — вы правы.
Они помолчали.
— Лицо мужчины было трудно запомнить, — сказал Логвинов. — Но рост, фигура… Если бы вы встретили его на улице, смогли бы узнать?
— Вряд ли.
— Кому вы рассказывали о нем?
— Маме. Она пришла через несколько минут после его ухода. Потом — деду.
— И как они реагировали?
— Дед пробурчал что-то невразумительное и заперся в сарае, а мама испугалась и сказала, что этот мужчина приходил и раньше интересовался дедом.
— Когда?
— В конце прошлого года.
Таня одернула ворот свитера и поежилась.
— Тут холодно, — сказал Логвинов. — Пойдемте отсюда?
— Нет, посидим еще. — Таня застегнула верхнюю пуговицу плаща. — Если вы не против.
Логвинов посмотрел на девушку и неожиданно подумал о том, что ему очень хочется отдалить момент, когда они расстанутся. Девушка понравилась ему еще там, на веранде, и сейчас он откровенно любовался ею — темно-зеленые глубокие глаза, полные розовые губы, чуть вздернутый, покрытый едва заметными веснушками нос, гладкие волосы, причесанные на прямой пробор и перехваченные сзади ленточкой.
Таня отвела глаза.
— Что вам еще рассказать? — спросила она, и щеки ее покрылись легким румянцем. — Даже не знаю.
Сосредоточившись, Логвинов спросил:
— Снимок не запомнили?
— Пожалуй, да. Выражение лица у деда не совсем обычное, просветленное, что ли, радостное. А больше ничего особенного.
— Таня, каким был ваш дед? Расскажите, — попросил Логвинов.
Девушка опустила голову, и волосы закрыли половину ее лица. Она отбросила их за плечи и поправила ленточку.
— Даже не знаю, с чего начать, — неуверенно сказала она. — Мне его жалко было. Да и не хочется говорить о нем плохо… Одно время я старалась понять его, выяснить, почему он такой.
— Какой?
— Ну, черствый, замкнутый, жадный.
— И вам удалось это?
— Понимаете, не мог он родиться таким. Я хочу сказать, что всему есть свои причины. Можно было, например, понять его отношение к маме — она не то чтобы не любила его, но относилась как-то брезгливо, неприязненно. А вот отношение ко мне, ко всем остальным…