Лицо бездны

Предательски ластясь, вода подступила к швеллеру, на котором он примостился. Максим подогнул под себя ноги, оперся рукой о холодную, покрытую ледяной бахромой трубу и поднялся, застонав от нестерпимой боли, пронзившей спину. Показалось, кто-то большой и жестокий неумолимо вталкивает в него выше поясницы толстый кол и медленно ворочает его, приближаясь снизу к сердцу. Максим согнулся, снова выпрямился, пытаясь найти какое-то положение, при котором боль стала бы хоть чуточку слабее, а она нарастала. Когда-то он страдал от зуба - но что зуб по сравнению с этой азиатской пыткой! Нет сил даже застонать, произнести хоть слово. Он обливался холодным потом, извиваясь в муках. Мама! - прохрипел он в тоске. И вопль этот прошел сквозь металл и атмосферу, достиг сердца матери в далекой белорусской деревне. Она растерянно замерла с полным подойником в руке посреди двора. Оглянулась на хлев - в раскрытую дверь глядела ей вслед добрыми глазами, помахивала хвостом только что подоенная Манька.

- Што, мам, помочь? - окликнул с крыльца дома Витька, младшенький, оставшийся после школы в селе механизатором. Не поехал вслед за Максимкой искать счастья за морями-океанами, и слава богу, при матери. И Максимку бы женить, дом бы правление дало, механики здесь вот как нужны, к чему нам эти загранки. - Пошла мать, затосковав по старшенькому. Спасибо, обещал после рейса навестить, отдохнуть. Что-то даже непонятное добавил: "Жди, мама, в феврале меня и, мажет, еще кого". Женится на Востоке, так и бог с ним, лишь бы дал им бог счастья... В эту минуту сын ее, стеная от невыносимой боли, шагнул в ледяную воду и сразу погрузился по грудь. Раскаленная игла пронзила его от пяток до затылка. Господи, нет больше сил! - прохрипел он и нырнул с головой, вдохнул в себя Бездну, но какая-то сила отторгла его. Судорожно дернувшись, он вынырнул в темноту, закашлялся, уцепился обеими руками за ледяной прут, встал на ноги.

И увидел свет над головой. Прерывистая, неровная малиновая полоска уже почти сомкнулась, обрисовав прямоугольник. Как же он забыл, что ребята уродуются в ледяном шторме, спасая его. А он распустил нюни, и чуть не подвел их. Максим выбрался на швеллер (вода уже накрыла его тонким слоем), помотал головой - и словно пробка хлопнула в ухе - услышал шаги людей вверху, на днище, и клацанье металла, и даже голоса. Да, и голоса он слышал! Дождусь, выберусь! - приказал он себе. Ладно, что не долго был в воде - переохладишься, никакой доктор не оживит. Ишь, сволочь, приманила меня! - погрозил он разовым язычкам плескавшей под ним Бездны. И вдруг осознал, что боль исчезла так же внезапно, как началась. Все ясно, сказал он себе, это почки. Застудился, как дед Пятрок, он тоже, бывало, катался по полу во время колик и тихо стонал, пока мама не спаивала ему лекарство. Дедуля, я в тебя, будь спокоен. Гранатами нас не добили, тем более водой. Викуля, жди, я приду! Он не произнес вслух ни слова, но молодая девушка в далеком прибрежном городе вдруг почувствовала себя лучше и улыбнулась, и включила сверкающий никелем и пластиком ШАРП.

Дмитрий ввалился в прихожую большой, пышущий здоровьем и уверенностью. Протянул Виктории тяжело нагруженную сумку.

- Принимай добавок к чаю! Здравствуй!

- Привет, Дмитрий Иванович, - улыбнулась она. - А сумку поставь вот сюда, раздевайся.

- Снова по имени-отчеству! - смеялся он, проходя вслед за ней в комнату. А как же насчет любимый и родной? Или я что-то не так расслышал? О, у тебя Шарп! - подошел он к установленному на отдельном столике магнитофону. Можно включить? Щелкнул клавишей, Хампердинк запел о несостоявшейся любви. Староват, староват репертуар, - говорил он, оглядывая комнату и Викторию и, как видно, не зная, куда приткнуть большие руки с красными кистями. Протянул их к Виктории. - Как насчет ваших великих добрых слов, Виктория Михайловна?

Она показала ему на стул.

- Садись. И не делай вид, что ты такой несмышленыш, которому все надо объяснять, ты ведь не такой?

- Наверное, - согласился он, устраиваясь на тяжело заскрипевшем диване. Но, может быть, в честь приятного для тебя события все же попьем чаю?

- Еще бы! - согласилась она. - Дима, ты посиди спокойно, если хочешь, вон журналы, а я пока все сделаю... - Она принялась накрывать на стол. Дмитрий полистал прошлогоднюю "Америку", отложил журнал.

Сионистская агитка, - он сжал губы, следя глазами за Викторией. Она разлила по чашечкам кофе, уселась, кивнув на стул напротив себя.

- Устраивайся ближе, поговорим, чтобы вое было ясно.

- Может, воздержимся от выяснений? - осторожно сказал он, пересаживаясь с дивана.

- Хорошо, воздержимся. Бери там сахар или конфеты, печенье... и знаешь, после твоего звонка и особенно вот сейчас стало так хорошо, спокойно, что даже стыдно, - проговорила она, глядя на него извиняющимся взглядом. Понимаю, там ему ужасно, а я веселая, какая-то глупая, бабская уверенность, что с ним все в порядке. Но ведь его спасут, правда, Дмитрий?