Лицеисты

Алексей Флегонтович имел возможность не принимать поднадзорных на фабрику. Однако Варя настаивала, в те дни она просто выходила из себя. И он согласился, тем более, что появилось желание сломить Крутова, подчинить своей воле. Пожелай он, и Крутов завтра же вылетит за ворота. Но это значило бы, что он расписывается в полном бессилии в своей борьбе за влияние на него. А Алексей Флегонтович еще надеялся…

— Ты въедешь в казенную квартиру при больнице. Но пока Крутов не будет назначен мастером, станете жить отдельно. Это мое условие. На днях я переведу его в механический завод.

— Может быть, твоя забота лишняя? — Щеки у Вари запунцовели, глаза наполнились обидными слезами. — В твоем понимании я несчастное создание, и ты спокойно оскорбляешь меня своим попечительством.

Алексей Флегонтович вышел из-за стола, ласково коснулся ее волос.

— Брось, Варя, — сказал проникновенно, как и раньше, когда были дружны. — Я говорю с младшей сестренкой, которую люблю, и ты это знаешь. Мне хочется, чтобы тебе жилось лучше, и больше ничего.

— Это правда, Алексей? — Варя смотрела на него с доверчивой улыбкой.

— Правда, Варюха… Только потому и противлюсь твоему сближению с этим человеком. Не будет у вас счастья. — Опять посуровел: «Как все-таки неприятно говорить об этом». Вдруг спросил с надеждой: — А может, не столь привязана, а? Разве мало вокруг достойных? Чем для тебя плох Лихачев, например? Подумай, Варя, хорошенько, не спеши.

— Странно в тебе все уживается, — с грустью сказала Варя. — Ты добр и в то же время жесток, ты честен и можешь пойти против своей совести.

— Не преувеличивай мои дурные качества.

— Нет, Алексей. — Она задумчиво покачала головой. — Вовсе нет. Все годы я наблюдаю тебя и ты меня пугаешь. Боюсь, перестану уважать…

— Этого не случится, — бодрясь, заметил он. — Для тебя я всегда старший, внимательный брат. Приведи сюда… — Он замялся, не зная, как назвать, суженым или по фамилии. — Приведи сюда Федора и предоставь мне поговорить с ним. Должен я с будущим родственником познакомиться ближе?

5

Всю ночь ростовского купца Михаила Петровича Куликова мучили кошмары. Привиделось поначалу — сидит на раскидистой иве над прудом. Зачем полез — не объяснишь. С верхушки ее стал падать в воду. Упал и очутился в непонятном месте. Вокруг прыгают человечки — мелкие, в красных колпаках с кисточками, задевают Михаила Петровича, дергают, зубы острые скалят. Не сразу сообразил, что находится в преисподней, а человечки в красных колпаках — бесенята. Испугался до дрожи, спрашивает заискивающе:

— То, что я здесь, понарошку?

— Да нет, — ответил самый бойкий и дернул за волосы так, что больно стало. Схватился Михаил Петрович за больное место и ужаснулся — на голове у него тоже колпак с кисточкой… прирос. Закричал в ужасе, проснулся — лежит под мышкой у жены, зажат, душно.

Едва успел охолонуть от испуга — другой сон. Жену будто подхватил кто-то и через окно вытащил на улицу. Михаилу Петровичу возмутиться бы, догнать насильника — все-таки законная супружница, мать двоих детей, — а он этак глупо высунулся в окно и спрашивает, надеясь:

— Ты мой добрый ангел, да? Насовсем ее поволок?

Вот ведь что лезет в голову честному семьянину! А все от расстройства.

Писарь под большим секретом передал копию письма урядника — переписывал и ляпок сделал, утаил. На бульваре возле озера Неро застрелился мещанин Иван Обуй-Коровин, двадцати трех лет. При обыске нашли паспорт и записку: «Умираю, как нужно, без хлеба скверно, мест нет и нигде не держат, как политического поднадзорного. Одной жертвой самодержавия больше».

Урядник и сообщал о сем случае губернатору Роговичу. Добавлял, что торговля револьверами производится в Ростове одним Куликовым. И дальше шло такое, отчего вот уже который день Михаил Петрович не находил покоя. Куликов-де тридцати лет от роду, трезв, семейный, а в общем малограмотный и не высокого умственного развития, но во всем усилия употребляет к тому, чтобы его считали человеком образованным и дальновидным.

Михаил Петрович помнит — заходил урядник. Оглядел лавку, спросил, как торговля. И все с улыбочкой, с уважением. А поди, в тот же день и написал губернатору, прохвост. Ты мне в глаза скажи, кто я такой. Губернатору-то зачем об этом, на всю-то губернию славить?

Тяжко! В пору последовать примеру мещанина Обуй-Коровина.

Встал Куликов с головной болью. В ушах гул, то ли от дурного сна, то ли от тягучего колокольного звона, доносившегося с улицы. Все думалось: «Усилия употребляет к тому, чтобы считали человеком дальновидным…» У Михаила Петровича, не в пример многим, товар самый ходовой. Спроси-ка, кто из торговцев грузит подводы разной кухонной утварью, косами, серпами и отправляет торговать по уезду? Куликов. Сейчас спрос на оружие пошел. Разве не позаботился он выписать у торгового дома «Якобсон, Грингауз и К°» достаточное количество этого товару? Вот и считай, какой он недальновидный. У Куликова торговля — позавидуешь.