Лицейская жизнь Пушкина (сборник статей)

Иль краски б взял Вернета иль Пуссина;
Волной реки струилась бы холстина;
На небосклон палящих южных стран
Возведши ночь с задумчивой луною,
Представил бы под серою скалою,
Вкруг коей бьет шумящий океан,
Высокие, покрыты мохом стены;
И там в волнах, где дышит ветерок,
На серебре, вкруг скал блестящей пены,
Зефирами колеблемый челнок.
Нарисовал бы в нем я Кантемиру,
Ее красы…

Здесь отразилось непосредственное знакомство с картинами Верне и, вероятно с репродукциями мифологических пейзажей Пуссена.

Характерен точный отбор существенных признаков пейзажа (преобладают признаки, присущие маринам Верне) и умение выразить их словом. Хотя мы имеем дело еще с детским лепетом поэта, но здесь уже видно мастерство словесного «живописания», которое проявилось позднее в поэтическом изображении пейзажа, писанного уже непосредственно с натуры.

Вообще же эти «живописные» отступления являются результатом лицейского преподавания. Лицейские уроки, по-видимому, отражали академические вкусы, характерные для конца XVIII и начала XIX в., когда увлекались мифологическими сюжетами в пышной живописной трактовке.

В «Монахе», еще во многом беспомощной поэме, нашло выражение то отрицательное отношение к церкви и духовенству, которое мы встречаем в ряде произведений Пушкина. Первые его сатиры направлены на монахов и прочих служителей церкви. Гораздо слабее представлены в поэме политические мотивы (они содержатся в ироническом упоминании министров и царской фаворитки Нарышкиной).

«Монах» остался неоконченным. По-видимому, поэма оказалась не по вкусу лицейской аудитории. Горчаков приписывает себе честь того, что он отговорил Пушкина от разработки этого сюжета. Да, по-видимому, и автор перерос подобного рода поэтические упражнения раньше, чем кончил поэму. В ближайшие годы Пушкин перешел на другие сюжеты, не менее подражательные, но уже принадлежащие другой традиции.

Попытки создать большое произведение продолжались Пушкиным на протяжении всего его лицейского творчества. Следующей за «Монахом» попыткой такого рода является «Бова». Поэма эта относится к 1814 г. Время создания определяется содержанием: в «Бове» упоминается Наполеон в качестве «императора Эльбы».

«Бова» остался отрывком, но этот отрывок включался в лицейские антологии, следовательно, рассматривался автором как произведение, которое он не намерен продолжать. Быть может, то, что аналогичная сказка в стихах Карамзина «Илья Муромец» тоже осталась отрывком, послужило примером для Пушкина. В дальнейшем мы встретим у Пушкина образцы подобных «отрывков из поэмы». Журнальная поэзия того времени часто давала образцы эпических отрывков.

Правда, не следует забывать и одной фразы из письма Пушкина Вяземскому 27 марта 1816 г.: «Обнимите Батюшкова за того больного, у которого, год тому назад, завоевал он Бову-королевича». Из этой фразы можно понять, что при свидании с Батюшковым Пушкин узнал о намерении его писать поэму на тот же сюжет и отказался от соревнования с ним, оставив свой отрывок недописанным. К сюжету сказки о Бове-королевиче Пушкин вернулся много позднее — в Кишиневе, но начал разрабатывать его в совершенно другой форме.

Уже указана была зависимость этого эпического опыта от Радищева. На эту зависимость указывает и совпадение названия с поэмой Радищева, увидевшей свет после смерти автора.

Поэма Пушкина наполнена прямыми и косвенными политическими намеками. В качестве «неусыпного тирана», потопившего мир в крови, назван Наполеон.

Начинается повествование с политической темы узурпации:

Царь Дадон венец со скипетром
Не прямой достал дорогою,
Но убив царя законного,
Бендокира Слабоумного.

Примеров узурпации Пушкин мог найти множество в ближайшей ему истории. В данной поэме, по-видимому, нет конкретных «применений» к определенным лицам и фактам. Попытки увидеть в «Бове» иносказание не убедительны. Ни Петра III, ни Павла I нельзя было причислить к разряду тех беспечных и миролюбивых королей, каким изображен Бендокир. Данные рассказа недостаточны для того, чтобы в них увидеть намеки на определенные исторические события. Но это не делает сатирические намеки менее острыми.

Сатира Пушкина заключена в изображении царей — Дадона и Бендокира, из которых один воплощает в себе тиранию и беззаконие, а другой — слабоволие и глупость. Сатирической картиной является и изображение совета, слегка напоминающее сцену из «Подщипы» Крылова. В «Городке», писанном около того же времени, Пушкин, останавливаясь на «Подщипе», отмечает и эту сцену совета:

Там дремлет весь совет…

Самый состав совета, где заседает «Эзельдорф, обритый шваб» и