Лицей 2022. Шестой выпуск

Уже перед сном мы болтали о литературе. Он рассказывал, что ему нравится Пушкин и кто-то ещё. Я советовал ранние рассказы Хемингуэя. Он попросил Леру записать. Потом, оставшись со мной наедине, он спросил:

— У тебя есть девушка?

— Нет.

— Почему?

У меня не было ответа.

— Не нашёл такую, с которой было бы приятно говорить, — подумав, всё же ответил я.

Яша обрадовался и, толкнув меня в плечо, прошептал:

— Вот и я себе такую ищу. Чтобы было о чём разговаривать. О книгах, там, о впечатлениях, о погоде.

Я подавил мокрый ком, подступивший к горлу.

— Это ты правильно. Так и нужно. Главное, слушай внимательно то, что она говорит. В этом и есть красота.

— Да, — согласился Яша, поднялся с пола (мы сидели на полу). — Надеюсь, ты напишешь хорошую книгу. Спасибо за этот день. Не знаю, что там на тех фотографиях, но я рад, что они существуют. До этого, как ты понимаешь, на фотографии мне было плевать.

— Понимаю, — ответил я и ушёл в зал. Туда, где обычно дремал мой отец.

Я лежал в постели и прислушивался: не плачет ли Яша в своей комнате? Нет. Он спал посапывая.

Чем наполняются его сны?

Я измучился за этот день. Внешне всё оставалось хорошо, но душа моя потаённо подвергалась нравственным испытаниям. Она отвечала на сигналы болью и, значит, жила. Сам виноват. Не нужно возвращаться. Я боялся, что раскисну из-за дома, из-за воспоминаний, но жалость к Яше перевесила. Я думал теперь исключительно о нём. А может, просто разом всё навалилось.

Не знаю почему, но я заплакал. С всхлипываниями, по-бабьи. Я боялся всех разбудить и прятал голову под одеяло. А утром, простившись с Лерой и Игорем, я уехал. Пробуждения моего слепого приятеля дожидаться не стал.

Знаю, что последняя фраза моего рассказа чудовищна, но Яше она бы понравилась. Он бы понял.

Я не попрощался с Яшей потому, что не мог смотреть в его глаза.

Экскурсовод

Не выходи из комнаты, не совершай ошибку.

И. Бродский

Мама, я хочу быть экскурсоводом. До моей так называемой болезни ты любила спросить: «Кем тебе хочется стать?» А я не знал. Помнишь, как самозабвенно я бросался в крайности? Это я пытался ответить на твой вопрос.

Помнишь последний город, в котором я жил? Как он там назывался? Какое-то деревянное название… Если вспомню, скажу.

Тот музей, о котором я всё время говорю, находился в старой части города. Двигаясь вдоль реки от моста на север, следовало считать фонарные столбы и свернуть направо после семнадцатого. Там на убогом доме есть памятная табличка — не помню, про что она. Оттуда видна церковь — нужно обогнуть её справа, перейти к цветочному и отыскать довольно тесный проход между двумя домами, напоминающими мамашу с дочерью. Протиснувшись между ними, окажешься у кованого забора, собравшего в охапку парк. На первый взгляд, забор сплошной, без калитки — но она есть, её легко отыскать. Парк только кажется одичавшим. Днём особенно легко различима вытоптанная предшественниками дорожка: от куста к кусту. Следовало идти вглубь парка, ориентируясь на блик окошка за деревьями. Скоро окошко разрасталось до многоэтажки — это и был музей.

Там билетов не продавали. Мягкая старушка в пиджачке мне просто сказала:

— Шагай к группе, — и сунула сторублёвку в непокорный ящик стола.

В просторном зале скопились люди. Сразу видно приезжих: тётка с пакетом и её безрадостная дочь. Они взопрели в болоньевых куртках. Старик, симпатичный, сухой, в жилетке. Он бродил, руки за спину, от зеркала к стройной колонне и обратно. Вялая стая студентов; угрюмый мужчина, всем недовольный; солдат с раздражённым от бритвы подбородком; тянущая книзу фартучек школьница; школьник; она и она — обе в красном, к стенке прижались; белая рубашка на крепком пузе; чёрное платье на хлипких плечах; запах мыла от седой копны; бьющий, как ключ, шепоток сразу двух голосков; скрипящая обувь на неугомонных ногах — всего человек двадцать пять.

— Здравствуйте, группа, — сказал, подойдя, мужчина с крутыми залысинами на жёлтом лбу.

Он показался мне необычным для экскурсовода. Нетрадиционная одежда: вместо костюма — свитер и джинсы. Чрезвычайно щедрые движения, я бы сказал, нервные. Узкое лицо, не знающее сухости. Будто от живота выдавленная грудь, как у тюбика с пастой. Отсюда и выкипающие под бровями глаза, смотрящие тоталитарно сверху.

— Здрасьте, — протянул кто-то из студентов.

— Прежде чем мы отправимся, я должен обозначить правила. На протяжении всей экскурсии должна соблюдаться полная тишина. Я тоже буду молчать, — сделав паузу, экскурсовод показал, как намерен молчать, а потом продолжил: — Вместе мы посетим несколько комнат нашего музея. В каждой комнате мы пробудем не более минуты. Сигнализируя, что пора уходить, не нарушая тишину, я зажгу вот этот фонарик.

На его плече болталась приоткрытая сумка. Он вынул из неё фонарик и продемонстрировал алый луч. Тот скользнул по нам, разделяя тела на части.