Лицей 2018. Второй выпуск

— Я уезжаю, — повторила Катя. Выдохнула, встала, поправила волосы. Сегодня они были забраны в хвост. На ней был темно-синий кардиган, серая водолазка, кроссовки. Ужас сделал ее ослепительно красивой. Она освещала комнату, и Стрельцов любовался. Пока она стояла, парализованная ужасом и нерешительностью, будто готовилась выходить не на улицу, а в открытый космос, улыбка появилась на его лице.

— Катенька…

— Что? — она с готовностью повернула голову, будто ждала, что он остановит ее.

— Ничего. Просто не принимай поспешных решений. Вдруг его посадят завтра? И это последние дни, когда ты еще можешь взять интервью.

— Я к нему больше не пойду! Он не герой, а маньяк!

— Нет, он герой, — упрямо сказал Стрельцов, но глаза его улыбались. — Знаешь, через что он прошел во время осады? И после всего он еще заботился о своих людях.

— Лицемер! — воскликнула Марина. — Я не смогу… не смогу больше видеть его, разговаривать с ним…

— Он бы никогда не сделал ничего, чтобы ограбить кого-то или еще что-то такое… Он не бандит, он наверняка верит, что защищает семью, дочку, понимаешь?

— Перестань его выгораживать! Ты даже ни разу к нему не зашел. Прячешься тут… И вообще! Перестань мной манипулировать!

— Я не…

— Я знаю про тебя: ты Стрельцов, я все выяснила, Артем Стрельцов, ты единственный из его отряда, кто пережил битву за вокзал и укра-камикадзе. Ты был там, когда все погибли.

Марина усмехнулась. Стрельцов сделал шаг, пытаясь обнять Катю, но она подалась назад.

— Что бы между вами там ни было, мне это неважно! Я уезжаю. Так нельзя.

Она отвернулась, шагнула к двери, но сразу остановилась.

— Вали уже, дура! — прошипела Марина.

— Знаешь, я думала, есть хорошее и плохое на той войне. Понятные вещи, о которых я смогу собрать информацию. Думала: есть сторона фашизма и сторона антифашизма. Есть враг и не враг. Конечно, это идеализированно. Конечно, плохое совершали и наши, но вы защищали русский мир… Так вот, это не просто идеализация — это ложь!

— Нет, люди умирают там именно чтобы защитить русский мир.

— Зачем ты повторяешь пропаганду? Ты же не дурак. Сам говорил: пошел ради денег. Мой научник был прав! Это, Катя, говорит, не война людей. Людей там нет. В смысле, конечно, есть, но они не имеют значения, как прежде. И территории не имеют. Кому сейчас нужны города, вокзалы, порты? Даже флот этот чертов. Кому, если народом управляет информация и инстинкты выкладывания фоточек в интернет и поливания друг друга грязью?.. А я спорила… А он прав! Это война идей! Только они как солдаты — расходный материал. Сегодня одно, завтра другое. Что удобней. И теперь я понимаю, что он имел в виду! Это война: кто кого быстрее переврет и больше заработает. Если даже убийцу можно выставить героем и простить ему…

— Он пока никого не убил…

— Неважно! Он бы убил! Да я и не про то. Просто в войне побеждает одна из неправд! Но на русский или нерусский мир всем плевать. Слова — такой же инструмент, как вы! И в итоге какая разница, чья неправда, наша или их, завтра будет по телевизору? А я ненавижу неправду, ненавижу!

Катя заплакала, Стрельцов обнял ее. Она всхлипнула в его грудь, но потом отстранилась, вытерла слезы, вжалась в серую глубь комнаты. Она была слишком погружена в переживания и не замечала пустоты кругом себя, подчеркнутой многочисленными деревянными поверхностями: голый стол, ничего не скрывающее за собой стекло серванта, кажущийся новым и бездушным шкаф, закрытые двери которого увиты лакированным узором, — все отражало утреннюю предсолнечную серость. Тут не было ковров, книг, растений; белые шторы, белое постельное белье, лишь слабо за ночь примятое чутко спавшим Стрельцовым; не была разбросана одежда — все выглядело так, будто он сам час назад прибыл сюда и еще не заполнил собой полученное внаем пространство.

Катя посмотрела на него снизу вверх, как маленькая девочка, ждущая и готовая к наказанию. Однако он не приближался, не мстил за путаные слова, а смотрел со спокойной улыбкой.

— Злишься на меня?.. — слабым голосом сказала она. — Ненавидишь? Ты тоже ведь там был. Делал то, что он тебе говорил.

— Кузьма мне не говорил, что делать. Он — командир. Как же ты не поймешь!

Катя тяжело вздохнула. Похоже, ей стало неловко, что она потеряла самообладание.

— Он сказал в нашу последнюю встречу: «Борька (это пес его, везде с ним таскается) — верный. Он не был, но он вернее людей». Знаешь, я поняла, почему он не добавляет «там». Для него «не был» — это не про то, что «не был там, в Одессе», а просто «не был». Без войны человека не было для него. Он всех презирает, смотрит сверху вниз…

— Ну нет, что ты выдумываешь? Не презирает он никого. Кузьма скромный на самом деле, простой мужик. Он там… проявился там по-новому, понимаешь? Переродился. Как новый человек. Не как мы с тобой, а как воин.