Лицей 2018. Второй выпуск

— Мне надо по делу съездить, — со всем возможным спокойствием объявил Кузьма, но его голос был наэлектризован; он и смотрел по-другому: в глазах было столько жизни, сколько ни разу не замечали в нем по возвращении ни тесть, ни дочь. Полина наконец взглянула на него.

— Спрячьтесь в подполе, — велел он. — И не выходите, пока меня не услышите.

Полина задрожала. Долго она не смогла выдерживать его взгляд и снова отвернулась, а дед упрямо спросил:

— Это с чего это? Что происходит? Натворил чего?

— Много вопросов спрашиваешь, — как можно спокойнее ответил Кузьма, контролируя раздражение. — Просто посидите, и все. Недолго. Вернусь, и пойдем телевизор смотреть, все вместе, ладно?

— Натворил что? Признавайся, — не унимался старик.

— Еще нет!

— Но тогда…

— Так. Это не обсуждение. Это приказ.

— Ты приказы своим дружкам приказывай, а мне не…

— Петрович, — в глазах Кузьмы взорвались ярость и решимость, старик понял, что его отправят в подпол живым или мертвым. — Не надо, будь другом, — добавил Кузьма, пересиливая желание раздавить неподчинение силой. — Пересидите там, и все хорошо опять будет. Только когда меня услышите или ребят, открывайте. Никого больше не слушайте. Ясно?

— Да, пап.

— Да… — согласился и Петрович.

— Полина…

Девушка подняла глаза.

— Будь умницей, договорились?

Она кивнула, снова уставилась в пол. Кузьма обнял ее, но прикосновения уже были лишены любви, потому что он знал, что будет делать дальше. Прольется кровь — его очередная жертва ради порядка в поселке и в доме. Он обнимал дочь как важного гражданского человека, которого оставляет в канун задания, но с которым давно порвал обыкновенную человеческую связь. Руки Полины не сомкнулись за его спиной, и она не поцеловала его.

Выйдя на улицу, Кузьма подозвал Борьку и, опустившись к нему, сказал:

— Борян. Теперь дом на тебе. Я ненадолго, но сейчас важно защищать Полю и Петровича. Кроме наших, никого не подпускай. Защищай, понял?

Борька залаял.

— Защищай, Борька! — крикнул Кузьма.

Лай сделался яростным, как грозовой трескучий гром, пес тянулся к простертым рукам хозяина.

— Верный, Борька, верный! — громко радовался Кузьма, вырастая в полный рост под пурпурным пером заката.

Глава двенадцатая

Катя явилась совсем рано. Стрельцов еще спал, когда она забарабанила в дверь. Марина издала рассерженное кошачье шипение. Солнце не успело разгореться над морем и сосновым перелеском, не проникло в траву и почву, и всюду за окном была болезненная серость, которая скоро сойдет в дневное небытие.

Стрельцов вскочил, глянул в окно, кинулся открывать дверь, чтобы опередить хозяйку, наверняка разбуженную стуком.

— Что случилось?

— К-Кузьма…

— Что случилось? — повторил Стрельцов более осмысленно, заставляя себя проснуться. — С ним что-то произошло?

Стрельцов втащил ее в комнату, посадил на стул, быстро накинул футболку. Тело, еще не разогретое обязательной зарядкой, просыпалось медленно, через силу.

— Ну же, Катенька?..

— Он… он ночью избил одного кавказца там… До полусмерти. Прямо в его доме. Пришел и избил. Убил бы, если б его не оттащили женщины. Так он и их ударил.

— За что?

— Да какая разница, за что?! — Катя хлопала ненакрашенными ресницами. — Ты слышишь меня? Чуть не убил человека ваш Кузьма! Он, может, умрет теперь! Говорят, в Новороссийск повезли, в кому впал.

— Он солдат, — сурово сказал Стрельцов, подавив усмешку. — Что еще он умеет делать, по-твоему?

Катя поднялась и стала бесцельно бродить по комнате.

— Сделаю тебе чай.

Он вышел на кухню. Хозяйка без удивления посмотрела на него и ничего не спросила. Вернувшись с двумя стаканами, Стрельцов протянул один Кате и усадил ее обратно на стул.

— Ну, успокойся, отдышись. Всё в порядке.

— Ему… ничего не сделали, представляешь?

— Откуда ты знаешь? Когда это все было?

— Вчера, вчера… я узнала случайно, еще спать не легла. И так и не могу спать с тех пор. Говорят, полиция вчера сразу к нему приехала, а он просто вышел, поулыбался, поговорил с ними… И всё! Развернулись, уехали!

— Как «и всё»? Так не бывает.

— Бывает! Тут бывает, значит! Позвонил кому-то! Теперь говорят, будут оформлять как самооборону. Якобы этот Юнус, или как его там, к нему домой приезжал и угрожал дочери. А Кузьма защищался, получается.

Голос Кати дрожал, она с трудом могла пить. Стрельцов решил не продолжать разговор, пока она не успокоится.

— Я не понимаю, не понимаю… герой войны. Просто приходит, чтобы убить…

— Врага, Катя. Он избил того, кто ему угрожал. Устранил угрозу.

— Что ты говоришь? Ты его поддерживаешь?!

Она впилась в него возмущенным взглядом. Стрельцов подумал немного.

— Он был командиром отряда. Он смелый человек…

— Да какая разница! Это тебе не война же! Тут нельзя просто взять и прийти, и начать бить, и потом этих женщин… — Она закрыла лицо руками, постояла так недолго. — Всё! Я уезжаю!

— Вали-вали, — злорадно сказала Марина, прятавшаяся в сухой пыльной серости комнаты.

— Что?

— Ничего, я молчу.