Лицей 2018. Второй выпуск

В очередной песне сознание Кузьмы потонуло, вернувшись в дни решающей битвы за вокзал. Были недели, когда надежды уже не существовало, потому что огонь врага казался неостановимым, продвижение упрямого спецназа противника — неотвратимым. Отряд таял, вжатый в восточном вестибюле вокзала в пол, в искалеченную стену, в крайний мраморный угол. Радист Алеша Степнов давно был порван взрывом, и ждать крупных подкреплений в любом случае не приходилось — иные, политические бои сдерживали их приход. Коридор до порта был перерезан, и никто не знал, стоят ли еще в том порту русские суда. Не было произнесено слов, но по бывшему залу ожидания, утопленному в каменной крошке, в щепах скамей, перемолотых взрывами, в штукатурной пыли бродила невысказанная клятва укров: «Мы уничтожим вас».

Изредка над окружностью выглаженной Привокзальной ударял одинокий выстрел, ему в ответ сыпались раздраженные очереди и минометный огонь: Стрельцов работал из укрытия по перебегающим площадь силам врага. Но большую часть суток снайпер молчал, вынужденный менять дислокацию и таиться, чтобы артиллерийский огонь не нашел его. Наверняка, думал тогда Кузьма, только Профессор и останется, чтобы рассказать о том, как все они погибли. И тем не менее, пока оставались патроны, пока жив был пулемет Семена, пока юркий Гал, отрядный доктор, ползал от одной кровоточащей медленной смерти к другой, Кузьма приказал сопротивляться.

Один яростный бой растянулся на семьдесят три дня. Вначале их отрезали от сообщения с портом, потом выбили из окружающих укреплений: вагонов поездов, подстанций, близлежащих построек — и, наконец, вдавили в вокзал, раскрошили минометами и танками три четверти здания. Последним натиском, уже ворвавшись внутрь, укры рассеивали их, отрезали друг от друга, потом принялись бить артиллерией по остову западного крыла, уничтожая половину оставшихся людей, а Кузьму и дюжину бойцов в зале ожидания маринуя перед финальной схваткой. В ней сходили в небытие черные, утомительные дни, похожие на ночи, плавилось пропахшее порохом, дымом и свинцом время, но, чудом или благодаря неистовому упорству, они держались, слышали крики подстреленных врагов, подкравшихся слишком близко… Держались, то и дело переходя в рукопашную, и не спали, не спали, не спали, кажется, никогда.

Однажды сквозь черноту стало что-то просвечивать, и Кузьма, обрушившись на слабое, живое, — зарезал ножом совсем молодого мальчишку, исколол его с утробным стоном, как чучело, не осознавая вполне, мужчина ли под ним умирает, женщина или зверь, — хватало лишь сил понять, куда опускать нож. Трясущимися руками он перевернул тело, прикрываясь от очередной порции огня. Скользкая острая боль прошила ногу. Граната взорвалась неподалеку, и все кругом переполнил звон, и снова замельтешили неутомимые враги. Именно в этот последний час свет пришел ко тьме.

В пробитом потолке сияло дневное солнце, в заполненное дымом здание ворвался рокот вертолета, прикрывавшего подход подкрепления. Шум вертушки вытеснил звон от легкой контузии, вселил невероятную мысль, что они выживут. За ними действительно пришли, два с половиной месяца спустя (сорвались какие-то очередные переговоры в Кишиневе); подкрепления отбросили врага, дали передышку на сутки. А следующим днем они переломили украм хребет: был застрелен командир спецназа, упертые мерзавцы выбиты с путей, еще через двое суток от них очистили поезда, захватили здание «Макдоналдса», откинув окружение на пятьдесят метров и, главное, восстановив заветный коридор до порта.

«Герой», — холодно, как приговор, сообщил Кузьме командир батальона. Звезду выковал кровавый десятинедельный бой. Из него живой выбралась горстка почерневших, израненных и изможденных людей, которые долго потом не верили, что остались в живых. На Кузьму еще много месяцев глядели так, словно он воротился с того света, пока почти все свидетели его выживания не погибли либо не уехали домой. Взяв новых людей в отряд, он пошел на следующий контракт.

А на набережной тогда и теперь играла музыка. Кузьма и его отряд следили внимательно: ветеран-артиллерист так и не вышел из дома и не приехал на мероприятия. Он остался участником всеобщего праздника лишь в речах чиновников. Поговаривали, будто в честь столетия ему под вечер вручила именные золотые часы лично глава администрации Края.

После салюта Кузьма позвал отряд за собой. У ресторанчика в северной части поселка за расставленными на улице столиками сидело полдюжины молодых кавказцев. Они шумно разговаривали и смеялись. Кузьма и его люди встали рядом и угрюмо молчали. Их появление постепенно высосало веселость из компании. В предлетнем вечернем тепле стала вязнуть тишина.

— Да, Кузьма. Ты чего? — спросил старший с улыбкой, встал, наклонил голову, как бы выражая почтение.

— Вот поинтересоваться пришел, — задумчиво ответил тот. — Кто вам разрешил ленточками сегодня торговать?