Лицей 2018. Второй выпуск

Стрельцову было неловко, но он не мог уйти. Немного живой, настоящей любви было рядом, и он наслаждался ею. Закрыл глаза, позволяя соединиться запахам ночи и любви, шуму моря и голосам, которые ветер без злого умысла играючи рвал на части. Словно не было никакого Стрельцова-убийцы, Стрельцов-философ думал: «Многое должно было сойтись, чтобы произведение стало совершенным. Но пусть поспорят со мной, что любовь не является искусством. Посчитай сама: влюбленные должны быть красивыми, в их чувстве должно быть мало корысти и совсем не быть жадности, в их движениях друг к другу не должно быть злобы или зависти, но их секс должен быть звериным, хотя бы иногда, а лучше — часто. Они должны понимать друг друга, но не во всем соглашаться; они должны знать друг друга, но оставаться загадочными, странными; у них должно быть много общего и еще больше разного. Но самое важное — любовь обитает в ином временном измерении. Для нее нет „раньше“ и „потом“, нет „позавчера“. Она есть, а потом — ее нет. Люди удивляются, что любовь минула, но это они ушли, потеряли веру в нее. Это люди умерли или просто изменились, а любовь все та же: царит, сияет, манит незнающих. Потому ее и отождествляют с Богом, что чувствуют вневременную природу, улавливают вечность. Кому-то везет, и он с молодости до старости живет в любви; кому-то везет даже больше — он никогда с нею не сталкивается; наконец, большинство узнают ее лишь на короткий срок. Когда они теряют ее, то думают, что это она „прошла“. С некоторыми избранными она рядом всегда, парит, чем-то похожая на музыку, и они черпают из нее, толком не понимая, как синтезируется их счастье. В конце концов, нас ждет только смерть, наше „потом“. Ее ничего не ждет, у нее нет будущего или прошлого, для нее, в общем, нет ничего невозможного. Посмотри хотя бы на себя, чтобы убедиться».

Стрельцов открыл глаза, адресуя последнюю фразу Марине.

— Ох и любишь ты поумничать, — сказал призрак.

— Ну да, потому и «Профессор».

Полина и Максим по-прежнему ворковали, укутавшись в огромное одеяло. Снайпер и его погибшая подруга смотрели на них.

Глава седьмая

— Ваше имя?

— Что? — Кузьма удивленно уставился на журналистку.

— Это для полноты интервью, начнем с самой базовой информации, — доверительно пояснила Катя и улыбнулась. — Если нужно, можем сначала пообедать. Съешьте сперва сэндвич, если хотите.

— Сэндвич?.. А, Борька съест. На, Борька… А зовут меня Кузьма Антонович Безлин…

— Когда и как вы прибыли в зону боевых действий?

— В апреле я прибыл. Ровно четыре года назад.

— Вспомните дату?

— Тринадцатого апреля прибыл в распоряжение Целелова и получил первую задачу… Тринадцатого апреля все у меня началось, работа. Накануне прорыва Херсонского котла. Прорывать котел я и ехал.

— В каком качестве вы пробыли там эти четыре года?

Кузьма улыбнулся.

— У вас есть официальное звание? — уточнила Катя. Кузьма усмехнулся: и вправду, что ли, не понимает она?

— Смотри: я срочку служил, ну, как все. Потом оставался. Думал, по военной линии карьеру сделаю. Но только тогда в армии ни воли, ни денег не было, а вот дерьма — лопатой жуй. Вот и не стал задерживаться, а дослужил до лейтенанта старшего, если тебе интересно. Но пороха настоящего не понюхал — времена другие были, армия не для того тогда была.

— В каком звании вы вернулись сейчас?

— О чем ты все выспрашиваешь, не пойму?.. Я работал. Исполнял приказы руководства.

— Руководства?

— Руководства компании. Хватит, не спрашивай, — сурово сказал Кузьма.

— Хорошо. Ходили слухи, что вам неоднократно поступали предложения завершить вашу… карьеру, но вы неизменно оставались. Ни разу не покидали зону конфликта. Действительно ли существовали люди, которые считали ваше присутствие там затянувшимся, неуместным?

Кузьма улыбался, но в глазах его полыхнула злоба. Сам не заметил, как рука его потянулась к Борьке, стала бродить по шерсти. Пес покорно молчал под хозяйской ладонью.

— Там много было всякого и всяких. Политишонки ихние меня думали оттуда вытурить, но не вышло. Им, видите ли, притушить хотелось, чтобы все остановилось, чтобы все у них на привязи сидели и лаяли по команде. Они только о деньгах и власти думали, а у меня чертят полсотни… одно время было. Нет, я делал то, что считал правильным, и руководство было за меня. — Он нахмурился и смотрел хищно. Катя подалась немного назад, не в силах выдержать этот взгляд. — Отправили восвояси, когда уже окончательно плох стал, — добавил Кузьма и грустно улыбнулся. — По врачебным сужденьям. Так бы работал. Но они думают, развалюсь я, если еще по мне что попадет. Сказали: «Уезжай, Кузьма, поживи, повидай дочь, пока жив». Я решил уехать, потому что отряда уже не было.

— То есть вас комиссовали по состоянию здоровья?

— Неважно, как это называть. Политишонки хотели меня выдавить, но не сумели. Вот это запиши. А остальное неважно. Сейчас я здесь.

— Похоже, вы не слишком рады снова быть дома? — удивилась Катя.