Литерный на Голгофу. Последние дни царской семьи

Кобылинский пожалел, что сказал о своей предстоящей женитьбе. До него только сейчас дошло, что ни одной из царских дочерей, вероятно, не суждено познать этого счастья. Он не знал, что их ждет в ближайшем будущем, но предчувствие настраивало его на самые печальные мысли. Кобылинский посмотрел на Татьяну – красивую двадцатилетнюю девушку, губ которой еще ни разу не касался мужчина. Да что губ! Она до сих пор ни разу не обменялась ни с одним молодым человеком даже взглядом. Люди ее круга встречаются между собой на балах и званых обедах. А за все долгие четыре года войны не было ни одного бала, ни одной поездки за границу. «Что ждет ее уже завтра?» – подумал Кобылинский, и у него от жалости кольнуло сердце.

– Я думаю, Татьяна Николаевна, что жизнь в конце концов должна устроиться у всех, – сказал он. – Человек появляется на свет для того, чтобы испытать счастье.

– Не утешайте меня, Евгений Степанович, – перебила Татьяна. – Я знаю, что это суждено не всем. Вы уже решили, куда поедете из Тобольска?

– Пока нет. В Петрограде у нас никого нет, да и ехать туда незачем. Родственники остались только в Киеве, а там немцы.

– Но ведь вы не останетесь здесь?

– Нет, конечно.

– Вы еще зайдете проститься?

– Обязательно.

– Пойду предупрежу остальных о новости, которую вы мне сообщили.

Татьяна поднялась, поклонилась Кобылинскому и, подобрав рукой подол длинного платья, направилась в комнату Алексея, где в это время находились ее сестры. Ольга сидела на краю кровати в ногах у Алексея и читала книгу Даниэля Дефо о приключениях молодого матроса на необитаемом острове, Анастасия занималась ручным шитьем. После отъезда родителей всю заботу об Алексее и сестрах взяла на себя Татьяна, хотя она и была младше Ольги. Та ничего не имела против, потому что заниматься хозяйством и отдавать распоряжения ей никогда не нравилось. Она больше любила читать, писать письма или записывать что-то в свой дневник. Увидев Татьяну, Ольга замолчала и подняла голову.

– Евгения Степановича Кобылинского уволили, – сказала Татьяна, – а его отряд распустили. Теперь над нами будут распоряжаться екатеринбургские комиссары. Господи, как это горько.

Татьяна стиснула ладони и прошла к окну.

– Но мама не написала нам, что с ними плохо обращаются в Екатеринбурге, – отложив шитье, сказала Анастасия. – Может быть, не все так страшно, как нам кажется?

– Ах, девочки, если бы я знала это, – с болью произнесла Татьяна. – Так хочется надеяться на лучшее, на то, что все наконец-то кончилось, а ни конца ни края всему этому не видно. Когда же нам скажут, что мы им надоели и поэтому можем катиться на все четыре стороны?

– И куда же ты хотела бы покатиться? – спросила Ольга.

– Куда угодно, только подальше от всего, что нас окружает.

– Я знаю, что мама писала письмо королю Георгу, – сказал Алексей.

– Откуда ты это знаешь? – спросила Анастасия.

– Я слышал, как она говорила об этом с Гиббсом. Это было еще осенью.

– Столько времени прошло, а ответа мы не получили, – сказала Анастасия. – А ведь дядя Джорджи – двоюродный брат папы.

– Давайте не будем говорить об этом, – попросила Ольга. – Не дай бог, кто-нибудь услышит. К тому же я не исключаю, что дядя Джорджи уже что-то делает для нас. Если об этом узнают здесь, нам будет только хуже.

В дальнем коридоре раздались тяжелые мужские шаги. Татьяна, повернув голову, насторожилась, потом сказала:

– Пойду узнаю.

Она вышла и уже через минуту вернулась вместе с человеком в расстегнутой солдатской шинели и без папахи. Когда он делал шаг, на его огромных, тупоносых яловых сапогах звякали подковы. Он вошел не поздоровавшись, не кивнув головой, и остановился тяжелой, серой глыбой позади Татьяны.

– Знакомьтесь, – сказала Татьяна и отошла в сторону. – Комиссар Родионов.

Все разом повернулись к нему. Родионов был высоким широкоплечим мужчиной с широкими скулами и таким же широким лбом. Его рыжие волосы топорщились в разные стороны, отчего голова казалась похожей на огромного ежа. Но больше всего поражали его глаза. Холодные и неподвижные, они не осматривали сидящих перед ним людей, а по сантиметру ощупывали их. Девушкам показалось, что их раздевают, и Ольга невольно свела плечи и обхватила локти ладонями.

– Встаньте, Алексей Николаевич, – сухо приказал Родионов.

– Я не могу встать, – тихо ответил Алексей, – у меня болит нога.

– Покажите, где болит, – приказал Родионов.

– Вы не могли бы попросить это сделать доктора? – вмешалась Татьяна.

– Мне не нужен никакой доктор, – рявкнул Родионов.

Девушки переглянулись, и Татьяна, осторожно сделав шаг в сторону, сказала:

– Покажи, Алексей, мы отвернемся.

Алексей откинул одеяло, задрал подол ночной рубашки, в которой лежал в кровати, и Родионов увидел его раздувшееся фиолетовое колено.

– И это мешает ходить? – спросил Родионов.

– Да, – ответил Алексей.

– Хорошо, – сказал Родионов, – я к вам сегодня еще зайду.

Он вышел, и Анастасия, пожав плечами и скорчив гримасу, сказала, копируя комиссара:

– Он к нам еще зайдет.