Литерный на Голгофу. Последние дни царской семьи

Николай никак не мог понять, чего не хватило народу и кому в России потребовалась революция? Ведь, по его мнению, все шло так хорошо. Военные неудачи пятнадцатого года закончились, производство снарядов налажено в необходимом количестве. Весеннее наступление семнадцатого года, подготовка к которому практически была завершена, должно было привести к коренному перелому на Восточном фронте в пользу России. Германия, вне всякого сомнения, была бы разбита. А дальше началось бы могучее течение мирной жизни. Ведь до войны Россия развивалась самыми высокими темпами в Европе. Продолжилось бы это и после войны.

Но именно в тот момент, когда до решающей победы осталось сделать всего один шаг, все рухнуло. Какое затмение нашло на генералов, на Государственную думу, на всех тех, кто, имея в руках огромную власть, разрушил создавшуюся веками империю? Где сейчас эти люди? Где Родзянко, Гучков, генерал Алексеев, которому он доверял почти как самому себе?

Государь вдруг вспомнил пустынный ночной перрон Пскова, когда к нему явились из Петрограда посланцы думы Гучков и Шульгин. Это был самый горький день его царствования. Накануне пришли сведения о беспорядках в Петрограде. Министр внутренних дел Протопопов слал в Ставку одну паническую телеграмму за другой, из которых следовало, что столицу охватил хаос. Императрица Александра Федоровна сообщала о революционных митингах в Царском Селе. Государь решил выехать в столицу, чтобы навести порядок. Но на станции Малая Вишера ему сказали, что дальше ехать нельзя, железная дорога захвачена взбунтовавшимися рабочими и солдатами петроградского гарнизона. Он поехал в Псков, в штаб Северо-Западного фронта, где была связь и с Петроградом, и со Ставкой. Но главное, там была армия – солдаты, офицеры и генералы, присягавшие ему на верность. Он любил свою армию, заботился о ней и рассчитывал на ее поддержку.

Командующий Северо-Западным фронтом генерал от инфантерии Николай Владимирович Рузский был обязан ему всей своей карьерой. Худой, болезненный, старый, лишенный каких-либо способностей полководца, он уже давно должен был находиться на покое, однако Государь ценил его исполнительность и преданность и только поэтому держал в должности командующего фронтом. Но именно Рузский заявил ему, что единственным спасением России от всеобщего хаоса и поражения может быть отречение от престола.

Государь настолько растерялся, что в первое мгновение не знал, что ответить. Он не мог понять, как человек, которого он сделал генералом и командующим фронтом, мог предложить такое ему, Императору России. Тем более что на подавление беспорядков в столицу уже были посланы войска с фронта. Но, придя в себя, попросил соединить его с начальником штаба Верховного Главнокомандования Алексеевым. Тот ответил, что ситуация в Петрограде стала неуправляемой и «подавление беспощадной силой при нынешних условиях опасно и приведет Россию и армию к гибели. Необходимо поставить во главе правительства лицо, которому бы верила Россия». И далее добавил уже в виде размышления слова о том, что спасти страну от всеобщего хаоса теперь, по всей вероятности, могут только кардинальные перемены. Николай почувствовал, что у него из-под ног уходит почва. В голове мелькнуло одно: кругом измена, трусость и обман.

Государственная дума, в которой уже давно верховодили антирусские силы, только и знает, что говорит об ответственном правительстве и его председателе, которому бы верила вся Россия. На должность председателя метит такое ничтожество, как Родзянко. Теперь об этом открыто заговорил начальник Генерального штаба. Значит, они уже давно заодно. Выходит, что и Алексеев изменник. «Куда же делись преданные люди? – думал Государь. – Или их не было вообще? Где генералы, присягавшие на верность царю и отечеству?»

– Я понял, что вы имеете в виду, – не выдавая охватившего волнения, продиктовал он Алексееву. – Запросите мнение командующих фронтов.

Государь был уверен, что командующие не могут разделять точку зрения Алексеева и Рузского. Кардинальные перемены в стране в то время, когда до победы уже можно дотянуться рукой, могут обернуться катастрофой. В минуты напряжения государству как никогда нужны спокойствие и стабильность. Командующие фронтами не могут не понимать этого.

Через два часа в вагон Государя вошел Рузский, держа в руках длинный моток телеграфной ленты. Николай взял ленту и, чуть прищурившись, начал читать. Алексеев телеграфировал:

«Ежеминутная растущая опасность распространения анархии по всей стране, дальнейшего разложения армии и невозможности продолжения войны при создавшейся обстановке настоятельно требуют издания Высочайшего акта, могущего еще успокоить умы, что возможно только путем признания ответственного правительства и поручение составления его председателю Государственной думы».