– Вы до сих пор не знаете, почему меня увозят в Москву? – неожиданно спросил Государь, глядя на Яковлева. Оказывается, этот вопрос не давал покоя и ему.
Государь смотрел на комиссара своими удивительными синими глазами, в них светилось столько искренности, что Яковлеву вдруг захотелось рассказать обо всем без утайки. И о совещании у Троцкого, на котором Урицкий, Познер и остальные требовали расстрела Государя, и о распоряжении Свердлова доставить его в Москву живым и невредимым, и о своих подозрениях, возникших в Екатеринбурге и теперь подтверждавшихся. Но он понимал, что не может сделать этого.
– Откровенно говоря, – сказал Яковлев, стараясь выглядеть как можно более искренним, – я и сам не до конца знаю это. По всей видимости, все дело в том, что к вам и вашей семье в последнее время проявляют все больше внимания различные темные силы. Уже после моего приезда в Тобольск туда прибыл еще один отряд, требовавший передачи ему охраны над вами и вашей семьей. В Москве вы будете в большей безопасности.
– Вы сказали, еще один. Значит, другой отряд там уже был?
– Да, Ваше Величество, – Яковлев тяжело вздохнул, не сводя глаз с царя. – И тоже совершенно не заинтересованный в безопасности вашей семьи. Тех темных сил, о которых можете подумать вы, – тут Яковлев сделал большую паузу и после этого продолжил, словно выдохнул, – по нашим сведениям не существует.
Государь опустил глаза и отвернулся, глядя на дорогу. Очевидно, он хотел услышать другое. Он до конца верил в то, что в Тобольске были люди, хотевшие его спасти. Но, выходит, что его обманывали. Некоторое время ехали молча, потом Государь спросил, не скрывая тревоги:
– А что же будет с детьми? Ведь они остались в Тобольске. И потом, Алексей так болен.
– Я уверен, что им ничто не угрожает. В Тобольске остался Евгений Степанович Кобылинский, которому, надеюсь, вы верите. Он сумеет защитить княжон и Алексея. С ним находятся верные люди.
– Да, это так, – согласился Николай. – Но может ли это быть гарантией?
– Какие гарантии вы хотите? – спросил Яковлев. – Советского правительства? Оно может выдать охранную грамоту или мандат, как это сейчас называется. Но будет ли являться такая бумажка гарантией? Ведь и советская власть пока еще не имеет для себя в России никаких гарантий.
Яковлев сказал то, чего не должен был говорить хотя бы в эту минуту. Глаза Николая потухли, он опустил голову и весь ушел в себя. Яковлев слышал только стук колес да лошадиных копыт по мерзлой дороге. Молчание было долгим и неловким. Наконец Николай поднял голову, снова посмотрел в глаза Яковлеву и спросил:
– Кто такие большевики?
– Революционеры, поставившие своей целью построить в России общество социальной справедливости, – не задумываясь ответил Яковлев.
– Что значит справедливости? Что вы подразумеваете под этим словом? – спросил Николай.
– Главный лозунг большевиков – свобода, равенство и братство всех народов. А под справедливостью подразумевается принадлежность всех богатств государства тем, кто их создает. То есть трудовому народу. И разделение этих богатств между всеми, а не среди кучки приближенных.
Он хотел сказать это мягче, чтобы не обидеть царя, но подходящее слово не пришло сразу в голову. Яковлев сам задавал подобные вопросы и Ленину на Капри, и Троцкому в Болонье. И сейчас отвечал на них теми словами, которыми отвечали ему они. Но если бы его спросили, верит ли он тому, что говорит, Яковлев постарался бы уйти от прямого ответа. На Капри и в Болонье верил, а сейчас и в голове, и в душе появилась раздвоенность. Понятие справедливости, во имя которой делалась революция, уже на второй день заменила революционная необходимость. Но справедливость и необходимость вещи совершенно разные. Не поменялись ли цели революции после того, как власть в России перешла в руки большевиков? Но Яковлев тут же ответил сам себе – большевики не только Троцкий и Урицкий. Это и Ленин, и балтийский матрос Дыбенко, и бывший генерал царской армии Бонч-Бруевич, и многие другие. У каждого из них свои понятия о справедливости. И пока еще не ясно, кто возьмет верх.
Николай молчал, очевидно, обдумывая ответ Яковлева, потом спросил:
– А разве в России не было свободы, равенства и братства всех народов? Грузинский князь и в Петрограде считался князем, легально действовали все партии, в том числе и большевики, выходили оппозиционные газеты. Дума вообще действовала против правительства. Она вела агитацию даже во время войны. Какая свобода еще нужна?