Литерный на Голгофу. Последние дни царской семьи

– В городе стреляют, – сказал Юровский первое, что пришло ему в голову. – Мне надо перевести вас в другое помещение. Разбудите Романовых и вместе с прислугой спускайтесь вниз. Я буду ждать вас там.

Юровский вышел и быстрым шагом направился в комнату расстрельной команды. Все стояли около небольшого стола и ждали его. Он открыл шкаф, в котором лежали заряженные револьверы, и раздал их.

– Первым в царя стреляю я, – сказал Юровский. – После моего выстрела сразу же открывайте огонь по остальным. Цельтесь в сердце, так будет меньше крови. – Он сделал паузу, посмотрев на стоявшие в углу винтовки, взял в каждую руку по одной и протянул двум показавшимся ему побледневшими мадьярам. – Вы будете стоять у дверей слева и справа от меня. Наденьте на винтовки штыки.

На лестнице послышалось движение. Юровский с Ермаковым и двумя мадьярами вышли из комнаты и поднялись на нижнюю площадку. Осторожно спускаясь по ступенькам, навстречу им шел Николай, держа на руках Алексея. За ним шли остальные. Юровский обратил внимание на одежду Романовых.

Николай был в своей неизменной военной форме без погон с маленьким Георгиевским крестиком в петлице. В такой же форме был Алексей. Александра Федоровна надела длинное черное платье со стоячим воротником, закрывавшим шею. На ее груди переливалось бриллиантовое колье, в ушах светились такие же серьги. Дочери были одеты в длинные черные юбки и белые кофточки. На них тоже сверкали драгоценности. «Значит, отдали не все, – со злостью подумал Юровский. – Пытались припрятать, а теперь вытащили наружу. Сколько же у них этих драгоценностей?» Но тут же подавив в себе охватившее его раздражение, Юровский, изображая на лице улыбку, сказал:

– Сюда, пожалуйста, – и показал рукой на коридор, где у дверей одной из комнат стояли двое мадьяр с винтовками.

Государь внес Алексея в комнату, оказавшуюся совершенно пустой. Александра Федоровна, войдя в нее, оглянулась и сказала, не скрывая удивления:

– Что, и стульев даже не будет?

Юровский, зыркнув глазами на Медведева, почему-то оказавшегося в это мгновение около него, кивнул головой, тот выскочил из комнаты и тут же принес три стула. Юровский оттолкнул локтем Медведева и поставил стулья в двух шагах от стены со свежими обоями.

– Прошу вас сюда, – сказал Юровский, указывая Государю на стул.

Александра Федоровна села с краю. Государь посадил на средний стул Алексея и сел рядом с ним.

– Вот так, хорошо, – сказал Юровский и суетливо начал расставлять остальных за спинками стульев.

Затем отошел к двери и внимательно посмотрел на получившуюся картинку. Анастасия встала за спиной отца и поэтому над ним возвышались только ее плечи и голова. Юровский попросил ее отодвинуться чуть влево, так, чтобы была видна вся ее фигура. Еще раз окинул внимательным взглядом всю группу людей и полез во внутренний карман пиджака за бумажкой. Она застряла там и никак не поддавалась его дрожавшим пальцам. Юровский вдруг неожиданно для самого себя начал нервничать. Одиннадцать человек, поставленные им к стенке, видели это и молча смотрели, как тот судорожно роется рукой во внутреннем кармане своего пиджака.

Романовы осознавали, что именно сейчас наступила их последняя минута. Они еще несколько дней назад поняли, что чекисты готовятся к их убийству, и оно должно произойти в этом доме. Для этого в доме сменили охрану и подготовили нижнюю комнату. А когда пришли женщины, чтобы вымыть полы и прибрать комнаты, стало ясно, что приказ об убийстве уже отдан.

Жизнь – главная ценность, которую дает человеку Бог. И прощается с ней человек тоже по воле Божьей. И если уж Господь решил так, надо принять свой конец с подобающим достоинством. Именно об этом думали Романовы в последние дни.

Семья и прислуга весь сегодняшний день провели в молитвах, не прикасаясь к пище. Они просили Господа о прощении за все обиды, которые вольно или невольно принесли кому-либо в этой жизни. И молили только о том, чтобы смерть не была мучительной. Глядя на то, как нервно роется в своем кармане Юровский, Александра Федоровна думала, что он пытается достать револьвер. И оттого, что у него это не получалось, ей казалось, что мгновения растягиваются на целые часы. Это было мучительно. Она хотела умереть первой и боялась, что у Юровского дрогнет от возбуждения рука, он промахнется, и тогда она может стать свидетелем смерти своих детей. Для матери ничего страшнее этого не может быть в жизни.

Государь думал о России, которая не без его участия оказалась ввергнутой в катастрофу. Ему не удалось сделать своих подданных счастливыми. Сделают ли их счастливыми те, кто так фанатично рвется сейчас к власти? Или, может быть, власть нужна этим людям для того, чтобы сделать счастливыми самих себя? Он внимательно смотрел в лицо Юровского и стоявших рядом с ним людей. Как они были напряжены, каким волчьим огнем горели их глаза! «Неужели человек может стать счастливым оттого, что у него появилась возможность убивать других? – подумал Государь. – Неужели и это – тоже счастье?»