Литерный эшелон

Использовал его и в личных нуждах. Забросив антенну на высокий клен, отбивал радиотелеграммы в Петроград. Их принимал Джерри, дежурящий ночами в британском посольстве. В каждый сеанс связи Андрей, среди прочего, передавал весточку Алене. Та, по возможности отвечала. Телеграфные беседы, разумеется, слушали немецкие радисты. Сперва они пытались найти в разговорах хитрый код: что, к примеру, означает «краснуха у Фрола?» Кто такой Фрол? Может быть, какой-то генерал… Краснуха — это, вероятно, симпатия к большевикам, социал-революционерам… Частое упоминание о некой «Таюте» вовсе ввело германских разведчиков в ступор: похоже было, что это какая-та старуха, чьи дела шли совеем отвратительно. И зубов у нее нет, и разговаривать не может, и под себя делает… Но отчего к ее здоровью такое внимание, отчего сводки о нем передают на фронт?..

Позже германские разведчики поняли свою оплошность и слежение прекратили, но простые радисты беседы продолжали слушать. Так иногда безумно одинокий господин подслушивает пустячные беседы соседской пары, желая посредством их хоть как-то разнообразить свое бытие…

А однажды в середине мая пришла шифрованная радиограмма на передатчик «Скобелева». Прочтя ее Сабуров отдал приказ: готовиться к переходу. Снимали все лишнее: убрали в ангары торпеды, с бугелей опустили наземь аэропланы.

Михаил Федорович засел за карты, прокладывая курс, но никому не говорил, куда.

Андрею это было не нужно. Он только спросил:

— Туда?..

Он не стал показывать направление ни взглядом, ни жестом. Да и если бы они были, Михаил Федорович бы этого не увидел: он всматривался в лежащую перед ним карту.

— Туда, — согласился Сабуров.

Экипаж урезали до самого необходимого минимума, брали лишь людей многократно проверенных, да и то не всех. Андрей в полете занял среди прочего и место радиста.

— Ну вот видите, и пригодилось ваше новое умение, — пошутил Сабуров. — А так бы и вас на земле оставил.

Андрей хмыкнул: ну да, оставили бы его на земле, как же… Карман держи шире.

Пока работали, разгружая дирижабль, разговаривали. Как ни странно, мужчины, лишенные женского внимания беседовали совсем не о дамах сердца. Говорили, о том, что давно всем надоело: о войне.

Налет Данциг, разумеется, мало повлиял на ход всей войны. Фронт откатывался на восток. Налет патриотизма быстро испарялся. А усталость, недовольство — накапливались.

Резун уже вышел из ангельского чина вольноопределяющегося и получил погоны прапорщика: первый офицерский чин, вводимый только в военное время. «Курица — не птица, прапор — не офицер», — говорили за спиной, а то и в лицо Резуну.

Но он на правах недоофицера и опытного стрелка бурчал:

— Вот послушайте, господа… Положим, неудача в Японской войне обошлась нам восстанием 1905 года. И это, прошу заметить, война на краю империи, в которую было немного народа втянуто. А тут — центр страны, многие города наводнены беженцами, ранеными. Затем действует такая простейшая арифметика: если территорию, извиняюсь, просрали за год немцу с его газами, аэропланами, дирижаблями, то нам, лапотным, чтоб ее отвоевать надо времени ну хотя бы в двое более. А потом еще до Берлина идти…

Из дирижабля выгружали тяжелые ящики с патронными обоймами. Подавали их через открытое окно — иллюминатор. Резун работал внутри, Андрей снаружи. Поэтому, когда снова столкнулись лицо к лицу пришлось отвечать:

— Так доходили уже ведь, при Елизавете Петровне Салтыков брал! Потом когда Наполеона гнали!..

И разошлись в разные стороны: Резун за очередным ящиком, Андрей с предыдущим — к лафету.

Когда вернулись, оказалось, что прапорщик придумал новый довод:

— Так это когда было?.. «Времен Очакова и покоренья Крыма»! Да и император у нас ныне — совсем не Александр Благословенный и даже не Александр Освободитель!

— Что там у вас?.. — бросил, спускающийся по трапу Сабуров. — Долго копаетесь! Мы уже как четверть часа должны быть в воздухе.

Но помогать сам не стал, а улыбаясь, присел на лафет.

— Уже заканчиваем, Михаил Федорович… — ответствовал на правах старшего Данилин. — Не думал, что в дирижабле столько…

В который раз, остановившись у окна, Резун спросил у Сабурова:

— А вы как полагаете, Михаил Федорович, революция будет?

— Обязательно будет! России никак невозможно без революций!

Андрей улыбнулся: про то что в России мало казнили царей, Андрей уже слышал: правда, был тогда в положении зеленого юнца в чине чуть побольше, нежели сейчас Резун.

Теперь же можно было поспорить:

— Да что вы такое говорите! Прямо большевик.

— Я не большевик…

— Как же не большевик? Они хотят поражения в войне и беспорядков. Всем понятно, что после победы никаких революций не бывает.